Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - [104]

— Здравствуйте, маленький мсье! — сказал он доброжелательно. — Очень приятно познакомиться!

Антонэн был польщен: еще бы, его назвали «мсье», пусть и маленьким! Он улыбнулся новому знакомому, а тот спросил:

— Что у тебя с рукой?

— Неудачно упал, — отвечала молодая мать. — Простой перелом. Гипс уже скоро снимут.

Они втроем вошли в парк, высокие кованые ворота которого открывались ежедневно с рассветом.

— Наша с Вулвортами история началась тут, в Сентрал-парке, — сказала Элизабет. — Мне было шесть, и я проспала ночь на скамейке.

— Помнишь, на которой? — поинтересовался Жюстен.

— Нет, не помню. Я была страшно напугана, растеряна. Только что на моих глазах отца забили до смерти, я не знала, куда идти и что делать.

— Бог мой, и тебе было всего шесть! Почти как Антонэну сейчас. Я молился за тебя там, на чердаке, представлял, как ты плывешь по бескрайнему океану… Я часто-часто тебя вспоминал, твой голос, твои крошечные пальчики, которые я гладил, чтобы тебя успокоить… Ты — единственный лучик света в моем детстве.

Разрумянившаяся от удовольствия, Элизабет следила глазами за Антонэном, который мог бы их слушать, но вместо этого скакал впереди, спеша к большой карусели, до которой было еще далеко.

— Я давно не вспоминала этих страниц своей жизни, — призналась она. — Расскажу сыну как-нибудь вечером. Ему понравится. Антонэн любит страшные сказки — с людоедами и злыми колдуньями.

С этими словами она взяла Жюстена за руку. Жест получился очень естественным. Тот вздрогнул от радости. Парк встретил молодых людей буйством цветов и весенней зелени. Декоративные кустарники с белыми и розовыми пахучими метелками цветов, клумбы с лилиями и карликовыми розами радующих глаз оттенков…

Они перешли через каменный мостик, под которым протекал узкий прозрачный ручей. Чуть дальше на породистых лошадях прогуливались любители верховой езды.

— По аллеям ездят верхом, — пояснила Элизабет. — Смотри, а вон там замок Бельведер. Это декоративная постройка в средневековом стиле, доступная для всех посетителей парка. Если хочешь, можем сходить в зоопарк. Посмотришь на животных, привезенных со всего мира, — тигров, обезьян, жирафов.

— Сожалею, Элизабет, но я там уже был вчера, после обеда. Впечатлений масса, правда! Хищники, слоны… Твой дедушка Туан обрадуется, когда я расскажу ему про эту поездку. Я даже купил буклет с фотографиями всех зверей для твоих маленьких кузенов.

— Замечательная идея! Я как-то об этом не подумала, — посетовала молодая женщина. — Жюстен, пожалуйста, расскажи про дедушку Туана, про Жиля и Лорана!

Жюстен сделал, о чем его просили, — простыми словами, вперемежку с небольшими бытовыми и очень забавными зарисовками. Элизабет показалось, что она снова на мельнице Дюкенов, среди своих.

Уже на подходе к красочной карусели она решилась: как ни мучительна тема для обоих, об этом нужно поговорить.

— Держись крепче на деревянной лошадке! И не вздумай сойти, пока карусель вертится! — наставляла молодая женщина Антонэна.

— Кому такое может прийти в голову? — удивился Жюстен.

— Антонэн — тот еще сорвиголова! Сколько раз он сбивал колени, сколько было на лбу шишек — не сосчитать.

Молодые люди присели в ротанговые кресла, расставленные кругом около карусели. Еще одна пара пристроилась по соседству, чтобы удобнее было наблюдать за дочкой, которая тоже взобралась на лошадку.

Элизабет представила, что они с Жюстеном — муж и жена, а Антонэн — их сын, и испытала острую боль. Ей стало очень грустно.

— Мне так хорошо рядом с тобой, — призналась она. — Все становится просто и весело. Судьба несправедлива.

— Я думаю о том же, — сказал Жюстен, обращая на нее полный обожания взгляд.

Ему хотелось взять ее за руку, но он удержался. Элизабет проговорила, не сводя глаз с сына:

— Теперь ты знаешь, что произошло шесть лет назад. Мы приехали в Париж, и еще два месяца я никому ничего не рассказывала. Но унижение, стыд меня съедали. Я была сама не своя. И вот однажды утром я побежала к Сене, перелезла через парапет… Мне хотелось умереть. Но меня спасли. И я вдруг испытала желание переродиться, больше никогда не быть жертвой. И я все рассказала Ричарду, Бонни и дяде Жану. Насчет этого последнего — лучше б ему ничего не знать…Мы поскандалили, Жан не имел никакого права рассказывать об этом дедушке Туану. Это должна была сделать я сама.

Жюстен довольно долго молчал. Он заново переживал один из худших дней своей жизни — когда узнал про насилие, совершенное Ларошем над ней, которую он обожал и даже боготворил.

— Я мог убить его, когда узнал, что он сделал, — проговорил мужчина наконец. — Из того, что ты читала в письмах деда Антуана, ты могла подумать, что я заключил с Ларошем сделку, но нет! Я всего лишь хотел взять реванш за ужасное детство, в котором горя было столько же, как и в твоем, и по вине все того же гнусного персонажа. Слава Богу, я не отяготил совесть его смертью, но инвалид он по моей вине.

— Ричард и мои родственники Дюкены, когда узнали о его преступлении, поступили бы так же, окажись они с ним лицом к лицу, — жестко произнесла Элизабет.

— Может, и так. Но есть одно отличие… У меня тоже есть секрет, Элизабет, — сказал Жюстен. — Один мсье Антуан в курсе. В начале июля, шесть лет назад, когда я приехал в отпуск, я пошел в замок. Ларош в тот день напился, и, к несчастью, в руках у него было охотничье ружье, когда я наткнулся на него за конюшней. Он взял меня на мушку и стал оскорблять. Тут застонала Мариетта, и я спросил у него, что он с ней сделал. Ларош рассвирепел и выстрелил.