Сирота с Манхэттена - [89]

- Горничная по имени Мадлен до сих пор у вас служит?

- Святые Небеса! Ты ее помнишь? По выслуге лет ныне она занимает пост домоправительницы и строгой рукой управляет остальной прислугой.

- И у нее есть племянник, не так ли?

Прошло десять лет, но Гуго Ларош возразил ей с тем же выражением недоумения на лице, что и Адела в свое время.

- Племянник, у Мадлен? С чего ты взяла? Она из тех детей, которых растило государство за свой счет. Ни братьев, ни сестер у нее нет, а если бы были, то мы бы знали: это было бы указано в документах, выданных государственными органами призрения.

Есть только кузены, да и то это родство очень далекое.

Элизабет растерялась и не стала продолжать расспрашивать дедушку. Что, если она неправильно поняла или Жюстен ей соврал? Но как тогда он оказался в детской в тот дождливый вечер?

Официант в черном костюме, с белой манишкой, принес десерт. Землевладелец, невидящим взглядом уставившись на творожное суфле, запеченное в особых керамических формочках-рамекинах и украшенное ванильным кремом, принялся перечислять челядинцев:

- До сих пор служит старик Леандр, садовник. Ему помогает Алсид, редкий болван. Мадлен распоряжается двумя прачками, помощницей кухарки и горничной. Дворецкий, Жером, рассчитался после смерти Венсана, который ведал конюшней. Ему на смену я нанял нового конюха, молодого парня, надежного и знающего. Я даже спросил у него совета, когда выбирал для тебя лошадь. Она и ему понравилась.

- Лошадь - для меня?

- Конечно! Будешь ездить на великолепной шестилетке англо-арабской породы, караковой масти.

- Но я не езжу верхом! - возразила девушка. - И вообще боюсь лошадей после несчастного случая, я же тебе рассказывала.

Тут Элизабет предпочла слукавить. Они с Эдвардом часто кормили черствым хлебом и сахаром вороного жеребца, которого запрягали в экипаж Вулвортов, того самого, который сбил ее с ног. Она с удовольствием его гладила, потому что очень быстро поняла: конь ни в чем не виноват.

- Боишься лошадей? - возмутился дед. - Глупости! Привыкнешь, это необходимо. Катрин была прекрасной наездницей. Она галопировала по полям, перескакивала через поваленные деревья, и все это - в дамском седле. Но, быть может, ты даже не знаешь, что это такое?

- Знаю. В таких седлах ездили женщины по аллеям Сентрал-парка, я смотрела на них из окна своей спальни. А еще видела их на гравюрах.

- Что ж, завтра увидишь его воочию. Я бережно храню седло твоей матери.

- Мама была хорошей наездницей, говорите вы? - удивилась девушка. - Она об этом не упоминала. Хотя я лишилась ее так рано, она просто не успела рассказать мне о своем детстве.

- Бабушка с превеликим удовольствием поведает тебе о том, какой чудесной была жизнь твоей матери до замужества, - сказал Ларош. - Не хочу оскорблять память твоего отца, Элизабет, но ему особо нечего было ей предложить.

«Кроме любви, большой любви, - подумала Элизабет, слишком шокированная словами деда, чтобы ответить вслух. - Бонни права: мой дед - человек холодный, бездушный и неделикатный».

Так и не прикоснувшись к десерту под предлогом усталости, она поднялась в номер. Гувернантка поспешила следом, извинившись перед Гуго Ларошем.

- Мадемуазель, как же нелегко вам пришлось! - вскричала она, едва переступив порог комнаты.

Элизабет плакала, сидя на краю кровати. Она промокнула глаза платочком, обшитым кружевами.

- Я считала себя более сильной, Бонни, - между всхлипываниями призналась она. - Все совсем не так, как я представляла. Одна мысль о том, что придется ездить верхом, меня убивает, не говоря уже о его ядовитых замечаниях! Если мне ежедневно предстоит выслушивать оскорбления в адрес папы, я лучше уйду жить к Дюкенам, на мельницу!

- Ну-ну, не плачьте так, мадемуазель, все устроится. Нелегко восстанавливать родственные связи после десяти лет разлуки и всех трагедий, которые выпали на долю вашей семьи. Напомните мне, племянник Мадлен - этот тот самый мальчик, который дал вам оловянного солдатика?

- Да, но выходит, мне это приснилось! Бонни, все кажется теперь таким далеким… Я могла попросту найти игрушку и взять ее с собой.

- Тут я с вами не соглашусь. Вы не раз рассказывали про этого мальчика, которого видели в детской, в старом замке.

- Может быть, но при деде я больше об этом говорить не буду, а то он опять грубо меня одернет.

- Вы совсем выбились из сил. Давайте-ка помогу вам снять платье и корсет!

Жесты у Бонни были материнские, очень ласковые. И ее голос проливался, подобно бальзаму, на измученное сердце девушки.

- Через день-два вам полегчает. Наверняка бабушка окажется и ласковее, и не такой строгой, как мсье Ларош. К тому же у вас есть еще один дед и братья отца. Они встретят вас с распростертыми объятиями.

- В этом я не сомневаюсь. Бонни, что бы я без тебя делала?

- Вы мне уже это говорили. Я тут, крошка моя, и я никогда вас не покину. А теперь ложитесь. Завтра, как следует выспавшись, почувствуете себя лучше.

Устроившись на кровати и натянув одеяло до самого носа, Элизабет все плакала и плакала. Ее внезапно накрыла тоска, в том числе и по нью-йоркской жизни. Не по роскошным апартаментам в Дакота-билдинг она скучала и не по размеренной и приятной жизни девушки из обеспеченной семьи. Она скучала по Мейбл и Эдварду.