Сирота - [11]

Тут нужно отметить, что ловушки для рыбы вроде верша встречались достаточно давно. Самые древние остатки таких приспособлений восходили к неолиту. Однако повсеместного употребления они не имели. Даже в XX веке использовались очень ограниченно.

Это было связано с тем, что не каждый мог их изготовить. И далеко не все вокруг вообще знали о них хоть что-то. Даже среди выходцев из поселений, расположенных по рекам да озерам. Потому что самым ходовым способом ловли рыбы со времен каменного века были сети да остроги. Остальное – факультативно, эпизодически и далеко не повсеместно.

Аналогично обстояли дела с другими ловушками. Да, о силках да ловчих ямах знали многие. Даже селяне из самых глухих деревушек. Но силки отличались крайне низкой эффективностью, а ловчие ямы требовали больших затрат сил и применялись для добычи крупного и среднего зверя. Поэтому своими ловушками наш герой смог удивить своих холопов. Комплексно.

С одной стороны, самим фактом того, что он их сделал и они работали. А с другой – тем, что они не понимали – откуда он о них узнал. Ведь паренек рос на их глазах. И с отцом они если на охоту и ходили, то совсем на другую. Да и батя его Прохор Степанов сын мало хозяйству внимания уделял. Не до того ему было…

Но мы отвлеклись.

Итак – поташ и сода. Полноценно разделить их вот так вот «на коленке» у Андрейки вряд ли получилось бы. Поэтому он решил довольствоваться относительной чистотой продукта. Благо, что до середины XIX века их вообще разделять не умели, называя всякий зольный остаток поташом. И применяя как есть.

Разделял их он достаточно просто. Положил в горшок, стоящий на костре, полученный белый порошок. И стал его растворять водой, позволяя ей прогреться до кипения. По чуть-чуть подливал ее. Помешивал. Потом еще и еще. Когда же порошок растворился полностью добавил еще половину от получившейся жидкости. И пошел на ближайший родник. А Устинка, ухватив тряпками этот горшок, поспешил за ним. Егорка же, подхватив пустой горшок и тряпицу, засеменил рядом. Там они поставили емкость в струю ледяной родниковой воды и стали ждать, когда она остынет. Что и произошло довольно быстро. А вместе с тем на дно горшка выпал белый порошок – сода.

Андрейка, когда готовился, проводил эту процедуру ни раз и ни два. И прекрасно знал о том, что сода в несколько раз хуже растворяется в воде, чем поташ, особенно при понижении температуры[17] и повышении концентрации в растворе поташа, как более активного вещества.

Остудил он раствор. Отфильтровал через тряпицу его, собрав влажную соду. И пошел выпаривать немало почищенный зольный остаток. Получив в нем уже пропорции соды к поташу, как 1 к 10.

Повторив этот прием еще дважды, он удовлетворился. Там, в XXI веке, анализ остатка показывал достаточно чистый поташ, вполне пригодный для его целей. Во всяком случае та примесь в 1–2 % соды была несравненно лучше 20–40 % соды в обычном зольном остатке.

Пока с этими всем игрались – остатков сруба не стало. Весь сожгли. Пустив на выпаривание. А получили на выходе пригоршню достаточно чистой соды и две горсти поташа.

– И ради этого мы корячились? – удивился Егорка, почесав задумчиво затылок.

– А что это? – поинтересовался Устинка, недоуменно смотря на два туеска с белым порошком в обоих.

– Здесь, – указал Андрейка, – сода. Чистая, хорошая сода. А вот тут, – показал он на второй туесок, – поташ.

– А это не одно и тоже?

– Нет. Они, конечно, карбонаты, но очень разные.

– Чаво?! – переспросили оба мужика.

– Карбонаты. Соли угольной кислоты.

Тишина.

Только стоят и глазами хлопают, словно коровы.

– Угольная соль это.

– А-а-а-а… – протянули Устинка и Егорка, обозначив кивок. Но понимания в глазах не добавилось.

– Только помалкивайте. Понятно?

Несколько секунд паузы и они оба засмеялись. До слез.

– О чем молчать то? – всхлипнув, спросил Устинка. – Пол седмицы голову себе морочим. И теперича вот – несколько горстей ни к чему не годного белого песка получили.

– Велика тайна! – добавил Егорка, вытирая слезы.

– Белый порошок сей – зело ценен и полезен сам по себе. Но мы далее пойдем. Так что за дело. Что расселись?

Посмеиваясь и поглядывая на Андрейку как на дурачка, оба холопа все же принялись за порученные им дела. Устинка напильником наточил пригоршню мелких опилок сначала с какого-то старого бараньего рога, найденного на пепелище. А потом, подменившись, уже Егорка «напилил» опилок и со старого топора.

Андрейка же вида не подавал и ждал, готовя горшок с крышкой. Когда же эти парни закончили, он смешал поташ и эти опилки в этом горшке. Накрыл притертой крышкой, сделанной из осторожно оббитого, а потом и поправленного обточкой черепка. И, придавив крышку камнем, поставил горшок на угли. Прокаливаться.

А пока это «варево» готовилось, занялся изготовлением железного купороса. То есть, тупо макал топор в купоросное масло. Ждал какое-то время. И вынимая пихал топор в горшок с водой, давая раствориться тоненькому слою железной соли серной кислоты. И повторял это нехитрое действие по кругу.

Так до вечера и провозился.

А утром наступил момент истины.

В том горшке, что прокаливался в костре, образовалась желтая кровяная соль. Которую легко удалось отделить перекристаллизацией. То есть, залив горшок водой. Отфильтровав через тряпочку нерастворимый остаток. И выпарив раствор. Точнее даже не выпарив, а просто упарив, чтобы повысить ее концентрацию. А потом этот раствор он вылил в тот горшок, куда «смывал» железную соль.