Сириус - [17]

Они обнялись. Жуков твердым шагом пошел вдоль аллеи, а Дондуа, не видя ничего из-за слез, шептал:

— Вот я и осиротел.

Пять дней в Москве прошли под колокольный звон, под пышные службы в Успенском соборе, под заутрени у Спаса на Бору, под речи дворянских предводителей и городских голов. Ездили в Троицкую лавру для торжественного молебствия у раки преподобного Сергия. Волосы великих княжен пахли ладаном еще по возвращении в Царское Село. Но у государыни камнем лежало на сердце воспоминание о торжественном шествии в Успенский собор. По помосту, крытому красным сукном, она белой лебедью шла об руку со своим Ники и чувствовала, что красива была как никогда. Но толпа затихала при виде больного мальчика в белой матросской рубашечке на руках у рослого казака. Кем была подсказана несчастная мысль показать народу цесаревича в таком виде? Новый удар ждал ее здесь, во дворце. Войдя в кленовую гостиную, она вскрикнула:

— Кто это сделал? Кто посмел?

На стене огнем пылал гобелен с изображением Марии-Антуанетты.

— Я сказала, чтобы ты убрал его с глаз моих! — повернулась она к подоспевшему Волкову.

Тот стоял с видом кладущего голову на плаху. Месяц тому назад он в точности исполнил приказание: переслал президентский подарок из Петергофа в Царское Село, не допуская мысли, что здесь его повесят на самом видном месте.

Гобелен сняли, но царица долго не могла унять слез, катившихся по щекам.

На другой день принимали японского посла. У России оказался новый союзник — ее бывший враг, Япония. Барон Мотоно приехал известить императора о вступлении Японии в войну на стороне России, Англии и Франции. Его приняли торжественно и сердечно. Государь послал телеграмму своему дальневосточному брату, императору Иосихито.

Потом, одевшись по-домашнему в малиновую рубашку-форму стрелков императорской фамилии, направился в кабинет слушать доклады министров. Услышав в конце дворцового крыла смех дочерей и наследника, прошел туда посмотреть. Министр внутренних дел Маклаков, стоя в угловой гостиной спиной к открытой двери, производил левой ногой скребущее движение, как горячий конь копытом. С удивительным искусством он издал звук военного рожка и двинулся галопом, подпрыгивая, как в мазурке. Государь понял, что Николай Алексеевич показывает свой коронный номер «Парад» и сейчас изображает лихого государя на коне. Потом показан был молоденький поручик, вытянувшийся в струнку и забывший все на свете, кроме начальства, перед которым хотел молодецки продефилировать. Наследник и цесаревны хохотали до слез, когда министр изобразил толстого князя Орлова, проходящего церемониальным маршем.

Увидев царя, Маклаков сделал смущенное лицо и поклонился.

— Ну, а как чечен ползет на берег?

Маклаков нахлобучил, наподобие папахи, черный плед, висевший на спинке кресла, и, спрятавшись за диван, стал выходить оттуда на четвереньках с разрезательным ножом в зубах. Он так дико вращал глазами, что наследник повалился от смеха на свои подушки. А когда, взяв нож в руку и испустив «кавказский» крик, кровожадным прыжком бросился на стоящий посреди комнаты пуф, дети закричали от восторга.

Успех был полный.

На докладе Николай Алексеевич поведал государю, что приехал граф Витте. Начало войны застало его в Биаррице, откуда он сразу же отправился в Марсель, сел на пароход и добрался до Одессы. В Петербурге он начал не говорить, а трубить против войны. Пугал неисчислимыми бедствиями и полным разорением. Россию считал неспособной бороться с Германией, а союзники, англичане и французы, предадут ее, как Иуда — Христа. Назвал теперешнюю войну единоборством Англии с Германией за мировое первенство. России же, кроме разрухи и гибели миллионов людей, она ничего не сулит. Это в случае самого благоприятного исхода. Но граф не верил в такой исход. Он панически взмахнул руками, узнав, что Россия закрыла себе выход из войны, приняв на лондонском совещании обязательство не начинать переговоров о мире отдельно от Англии и Франции.

— Это самоубийство! Но хоть выговорили мы себе надлежащую финансово-техническую поддержку? — спросил он министра финансов Барка.

Тот ответил, что международная политика изъята из компетенции совета министров; все переговоры ведет и соглашения заключает министр иностранных дел по непосредственным указаниям государя. Министра финансов, во всяком случае, ни разу не спрашивали, и он полагает, что никакой финансовой помощи для России не выговорено.

— Да ведь это значит чужие издержки оплачивать кровью своего народа!

Император мрачнел. Где он был, этот неприятный человек, в ужасные июльские дни? Он тогда был нужен, а не теперь.

— Постарайтесь внушить графу Витте, что его речи по поводу войны крайне нежелательны.

После Маклакова вошел Сухомлинов.

— Как у нас дела на войне?

— Об этом, ваше величество, лучше знают в Париже, в Лондоне, еще лучше в Кобленце; военному же министру вашего величества не считают нужным сообщать больше того, что каждый обыватель может прочесть в газетах.

— Ну, а я так и газет не читаю. Что там пишут?

— Писать начали четыре-пять дней тому назад Это краткие сообщения нашего Главного штаба. Из них Россия узнала, что у нас два фронта: юго-западный и северо-западный. На юго-западном мы двигаемся ко Львову и к Галичу, а на северо-западном уже одержали победу под Гумбиненом.