Сиреневый ветер Парижа - [50]

Когда Яз готовился отбыть со своей командой, Лейла подошла к нему и вполголоса передала новый приказ: Веронику Ферреро ни в коем случае в живых не оставлять.

Глава двадцатая

Кажется, он отличный малый. Надеюсь, мне не посчастливится познакомиться с ним.

Картер Браун. Жестокая Саломея, глава 2

Кабинет дивизионного комиссара Бертье накануне днем

– Ты что-нибудь слышал об этом Саразене? — спросил Миртиль у Клемана, когда они поднимались в лифте.

Клеман немного подумал.

– Слышал, — без особого энтузиазма признался он.

– А что? — осведомился Миртиль.

Клеман подумал еще немного.

– Саразен — сволочь, — изрек он наконец. — Но дело свое знает туго.

Очевидно, даже слишком туго, думал Миртиль, если заставил плясать под свою дудку даже комиссара Бертье, который не любил вмешательства посторонних в сферу деятельности своих подчиненных.

– Он занимался Принцем, — выдавил из себя Клеман, когда они шли по коридору к кабинету шефа.

– А Вероника Ферреро?

– Это была его идея — использовать ее.

Миртиль поморщился. Было похоже, что у них отнимают дело. Правда, непонятно, почему вдруг такая спешка и все эти вызовы на ковер. С ними явно можно было подождать.

С первого же взгляда на шефа Миртиль заметил, что он нервничает. Кроме него, в кабинете сидел какой-то тип с бритым черепом, смахивающий не то на сутенера, не то на психа.

– Прошу, — сказал Бертье. — Инспектор Миртиль, инспектор Клеман. Э… месье Саразен.

Бритый сутенер поглядел на протянутую руку Миртиля, потом с наглым прищуром ему в лицо. Миртиля было нелегко вывести из себя, но он все же вспыхнул. Задело его и то, что Саразен даже не потрудился подняться при их появлении. Молодой инспектор пододвинул к себе стул, сел и вопросительно посмотрел на начальника. Клеман, которому явно было неловко, остался стоять.

– Итак? — спокойно сказал Миртиль.

Бертье заерзал на месте. Про него говорили, что он чиновник до мозга костей, но своих людей в обиду не дает. Несмотря на это и на другие хорошие черты, его не любили, и он прекрасно отдавал себе в этом отчет. У него было широкое маловыразительное лицо, узкий рот, аккуратная стрижка. Когда он бывал не в настроении, то немного смахивал на надутую жабу, когда случалось наоборот — на обыкновенного чиновника пятидесяти четырех лет от роду.

– Что вам известно о Веронике Ферреро? — в лоб спросил сутенер, сузив глаза.

– Ничего, — убийственно вежливо отвечал Миртиль, — кроме того что вы — ее лучший друг.

Клеман кашлянул в кулак, чтобы скрыть усмешку. Бертье посерел так, словно только что обнаружил, что уселся на дикобраза, страдающего особо опасной формой бешенства.

– Давайте без колкостей, господа, — плаксиво сказал он. — Господин Саразен хочет знать, имели ли вы дело с этой особой, и если да, то при каких обстоятельствах.

– Не имел и ни при каких, — отвечал Миртиль спокойно. — А в чем, собственно, дело?

Саразен забарабанил пальцами по столу. Он знал таких людей — если они упрутся, то будут стоять на своем до конца.

– Ладно, — махнул он Бертье. — Покажите ему.

Бертье с облегчением вздохнул и протянул Миртилю через стол какой-то документ. Это был замызганный испанский паспорт. Миртиль открыл его, и его светлые брови поползли вверх.

– Это еще не самое интересное, — заметил Саразен. — Листайте дальше, там есть приписка лично для вас.

Он со злорадством наблюдал, как недоумение на лице Миртиля все возрастает.

– Где вы это нашли? — наконец спросил блондин.

– О, — вкрадчиво сказал Саразен, — это целая история. В одном нищем квартале, где вы, господин комиссар, — он сверкнул глазами в сторону Бертье, — наверняка никогда не бывали, в замызганном доме, в довольно убогой квартире жили-были… — он залихватски прищелкнул пальцами и многозначительно блеснул глазами — один труп и один полутруп. Возле последнего и лежал этот паспорт.

– Кто такой Дидье?

– Труп номер два. Его нашли сегодня днем на помойке. — Бертье как раз подносил к губам чашку с кофе, когда Саразен добавил как бы невзначай: — Представляете, крысы объели ему ухо и нос.

Бертье переменился в лице и поспешно поставил чашку на стол.

– А татуировщик, который тут упомянут? — продолжал Миртиль.

– Гийом Жуше. Нашли только его руку и ногу, но тем не менее опознали. У него в детстве случился специфический перелом кости, и благодаря этому…

Миртиль сложил паспорт и отдал его начальнику.

– Угонщики, татуировщик… Мне это ни о чем не говорит. — Он внимательно посмотрел на Саразена. — А тот, кого вы назвали полутрупом? Он в состоянии что-нибудь прояснить?

– Нет, — коротко ответил Саразен. — Если ему повезет и он выкарабкается, я, разумеется, с ним побеседую, но врачи уверяют, что пройдет немало времени, прежде чем он придет в себя. А время поджимает. Мне нужны ответы на вопросы, а ответов нет. К примеру, вы занимаетесь делом Воробьева. За что его шлепнули? Каким боком тут замешана моя клиентка? Почему некто пишет вам послания и бросает их возле трупов угонщиков-малолеток?

– Вы сказали некто? — насторожился Миртиль.

– Ну да. Это не почерк Вероники Ферреро — мы проверяли. Тогда чей?

– Не имею ни малейшего понятия, — сказал Миртиль после паузы.

Саразен почти ласково глядел на него. Бертье, судя по всему, сидел уже на двух бешеных дикобразах.