Сиреневые ивы - [59]

- Садитесь, Федор Иваныч. - Он, кажется, впервые тогда назвал Лопатина по имени и отчеству, как бы уравнивая его с собой в опыте жизни. - Знаете, Федор Иваныч, вы меня ведь обидели. Если бы я рекомендовал вас на одно какое-то серьезное задание, может быть, я сам отказался бы сегодня от своей рекомендации, пока не подтяну своего подопечного. В неудаче моих просчетов не меньше, чем ваших. Тем более что у нас на двоих одни крылья, одна броня, одно оружие, мы - экипаж, а командир экипажа обязан лучше всех знать его силу и слабость, в ком бы и в чем бы они себя не проявили... Но в вас я верю как в летчика и человека и рекомендую вас в партию не на день, не на год - на всю жизнь. На всю жизнь, понимаете! Я верю, что, если удвоится ваша ответственность перед людьми, вы не только это выдержите, вы вдвое быстрее станете таким человеком, которому можно доверить любое большое дело. - Глебов снова встал, заходил по палатке. - И вот что еще скажу вам. Если бы сегодня все наше звено не выполнило боевого задания, я взял бы эту рекомендацию назад. Но не потому, что именно вы недостойны моего доверия, в потому что сам я, командир звена, был бы недостоин рекомендовать в партию людей, которых не научил главному делу. Вы меня поняли?

- Понял, товарищ капитан, извините...

- Повторяю, Лопатин: я считаю вас способным летчиком. Только до сего дня понять не мог, чего же вам не хватает. А не хватает вам одного - мужского, воинского умения в критическую минуту перешагивать собственную неуверенность, хладнокровно действовать, пока остается хоть какой-то шанс довести дело до конца. Минус, прямо скажем, немалый. Но мы теперь знаем эту болячку, значит, излечим. Условия для этого у нас подходящие.

Тогда Лопатин ушел от командира в глубокой задумчивости, и, может быть, это самое главное во всем происшедшем. Как ни напряженны оказались последующие дни, Лопатин почти ежедневно урывал время для специальных и огневых тренировок, отдавая им досуг. Он, кажется, даже рад, что партийное собрание, где должны рассмотреть его заявление, отодвинулось из-за нынешних учений - есть возможность загладить прошлую неудачу, но тем понятнее Глебову душевные тревоги лейтенанта, Да и сам он как-то по-особому беспокоится за лейтенанта Лопатина: партийная рекомендация связала их чем-то большим, нежели простые служебные отношения...

Лопатин умело притворяется, будто спит, да только Глебова не проведешь. Спросил, как бы продолжая разговор:

- Жениться не надумал, Федор Иваныч? Что-то спишь плохо.

Лопатин хмыкнул, ответил не сразу:

- Мне вроде бы не положено поперед батьки... Командир холостым ходит.

Глебов засмеялся:

- Остер. Однако, если хочешь за командиром угнаться, поторопись. Я только и жду очередного отпуска.

- Я - тоже. По почте договорились обо всем,

- Да ну! А как зовут, если не секрет?

- Варей.

Глебов даже приподнялся.

- Вы это серьезно?

Теперь засмеялся Лопатин:

- Я случайно увидел имя на конверте вашего письма. А в общем, и у меня есть на примете одна...

Глебов улегся поудобней и скоро почувствовал, как его увлекает, качая, теплая волна, похожая на реку ночной темени в широкой долине, над которой летело звено. Далеко-далеко прогудело - то ли сорвалась в ущелье лавина, то ли ночные бомбардировщики делали свою работу, выследив "противника" на марше. Завтра придется поработать его звену. С этой площадки оно еще на рассвете достигнет района, где вертолетов никак не ждут, а внезапность в бою - такое же оружие, как ракеты, пушки и бомбы. Снова набежала теплая волна, но далекий вой шакала отозвался в душе тревогой... Прошел часовой мимо командирской машины, и повеяло бесконечным покоем ночных гор. Словно луна заглянула в открытый люк. Почему луна? Она не показывается в эту пору. Свет медленно растекается, и, седоватые в лунном озарении, встают таловые кусты над заливом лесной речки, где затененная вода, глухая и темная, как вороненая сталь, осыпана летучими искрами. И отчего так тревожно пульсируют в ночном воздухе горячие крики луговых коростелей, покинутых подругами к середине лета?.. Все дальше уходят в глубину перелеска границы темени, зыбкие серебрящиеся полосы тревожат, зовут пройти по лунным полянам под кроны деревьев, в таинственные облака мрака, недоступные лучам ночного светила. Не там ли ждет кто-то, кого ищешь давно и долго? Или надо туда, на другой берег, где молчаливые сиреневые ивы ревниво охраняют свою вечную тайну? Но вот по заливу, над прозрачной, дымящейся звездами бездной пробежала мерцающая дорожка, рожденная слабым дыханием ночного ветерка, и крайняя ива качнулась, пошла навстречу по лунной дорожке, словно по мостику...

Да какая же это ива - у нее и лицо, и глаза, и волосы так знакомы, что невольно зажмуриваешься. Это, конечно, сон - ивы не бывают сиреневыми, и ее не было с ним тогда на берегу лесной речки, куда он забрел в полночь, безотчетно желая разобраться: как же это вышло, что соседка, школьная подруга его сестры, которая во все прежние его приезды домой была самой обыкновенной девчонкой, Варькой, Варюхой, Варежкой, вдруг явилась Глебову удивительной незнакомкой в сиреневом платье?!.