Сионская любовь - [60]

Шрифт
Интервал

Ввели в зал Азрикама. Тот увидел рассказчика и ловко просунул руку под плащ. Молнией блеснул острый меч, и рухнул на пол смертельно раненый Зимри.

— Получай плату за совет! На сей раз железом, не золотом! — взревел Азрикам.

— Убийца! Хватайте его! — возопили старейшины.

Азрикам, осатанев от вида крови, уж замахнулся мечом на Нааму и Пнину. Проворный Тейман перехватил преступную руку. Подоспели стражники, отняли меч, усмирили безумца. Влетела в зал Тамар, ужас в глазах. Умирающий Зимри прошептал: «Каюсь! Амнон — святой, я и Азрикам — злодеи!»

Тамар содрогнулась. Ситри и Авишай ошеломленно уставились друг на друга. С улицы послышались крики и стоны — доставили обгоревших на пожарище.

Отворились двери, и вошли сыновья Ахана.

— Брат наш Наваль — убийца и злодей! Нас и отца нашего Ахана, и Хэфера и Букью заманил в амбар, запер дверь снаружи и зажег огонь. А мать нашу Хэлу зарубил мечом.

— Кто такой Наваль? — вскричали все разом.

— Он перед вами, наш брат родной. Знают его, как Азрикама, сына Иорама, — ответили сыновья Ахана.

— Желаем взглянуть на пострадавших в огне, — заявили старейшины.

— Отец и Хэфер и Букья еще не умерли. Живые головешки. Мы вытащили их из пламени. Сами, сильные и молодые, спаслись, — сказали сыновья Ахана.

Стражники внесли недвижимых. Хэла мертва. Ахан, Хэфер и Букья черны, громкими стонами с жизнью прощаются.

— О-о-о, тяжко преступление мое, — выдавливает слова Ахан, — восемнадцать лет тому назад судья Матан подстрекнул меня поджечь дом ненавистной ему Хагит. О-о-о, сгинула она, а сына моего Наваля я представил Азрикамом, что погиб вместе с Хагит, матерью своей. О-о-о, это не все. В поджеге обвинил Нааму, благонравную жену Иорама.

— О-о-о, наши преступления не легче, — простонали Хэфер и Букья. — По наущению Матана тайно переправили ему сокровища Иорама, ложным свидетельством очернили имя Наамы. Когда лишился разума судья, сожгли его дом.

— О-о-о, благородная Наама с дочерью живут в бедной хижине, верните оклеветанным их владения, — добавил Ахан.

— Я опорочил Амнона и двух женщин, которых до сего дня не знал, — присоединил свое признание Зимри.

— Начавших лгать не остановишь: одну ложь десятью подтвердить нужно, — заметил Ситри, подводя итог потоку саморазоблачений.

Ситри поразил всех

Невозможно описать изумление Иядидьи и Тирцы, Теймана и Тамар.

— Не ведьму, а достойную девицу, писаную красавицу и дочь воеводы Иорама полюбил Амнон. Он чист! — воскликнула то ли счастливая, то ли несчастная Тамар. — Ах, а мне-то как жить с этим?

Тирца подошла к Нааме, осторожно сняла с нее платок, и женщины обнялись, и слезы на щеках, и нет слов. И Иядидья безгласен.

— А где же избавитель и наследник мой? — прервал молчание Хананель.

— О, Наама, достойная супруга Иорама, лучшего товарища моего, — торжественно заговорил Иядидья, — Господу потребовались огонь и меч, чтобы хулителей твоих покарать и истину восстановить. А мне позор положен, ибо я поверил лжи, на тебя возведенной.

— Выслушай меня, отец! — воскликнул Тейман, падая на колени.

— Говори, сын.

— Эту девушку я люблю больше жизни, и она меня любит, — сказал Тейман и указал на Пнину. — Она не открыла мне ни тайну свою, ни имя, боясь гонителей. Ее сердце терзали злые слова оговора, и я, поверив, терзался. Ее душа — моя душа, и без нее мне не жить!

— Не торопи любовь, юноша, чтоб не соседствовала с враждой, которую прежде истребим в наших сердцах, — заметила Наама. — Скажи, нежная Тамар, отчего со рвением примкнула к тем, кто нас с дочерью колдуньями ославил?

— Я люблю Амнона, и как узнала, что он очарован твоей дочерью, не могла с безумной ревностью совладать. Да ведь мы обе, я и Пнина, можем быть женами Амнону! — в отчаянии воскликнула Тамар.

— Кто отчаивается, тот не утратил надежду. Разве дочь Иорама, воеводы в Иудее, станет женой пастуха? — обращается Ситри к Тамар. — Теперь же скажу нечто, и услышите и поразитесь! Амнон и Пнина — близнецы, дети Иорама и Наамы. Воспитывал Амнона мой брат Авишай, а Пнина с матерью тихо жили на горе Кармель и кормились, подбирая колосья за жнецами. Безмолвна и терпелива настоящаяя мука. А жители тех мест звали девушку Розой за ее красоту.

— О, восторг! Вы мне, как мать и сестра! — вскричала Тамар и бросилась навстречу Нааме и Пнине. И силы покинули ее, и она упала без чувств.

Иядидья и Тирца изумились безмерно словам Ситри. Впрочем, храня самообладание, подхватили под руки дочь и уложили на постель.

Старейшины, не желая смущать хозяев, удалились.

Зимри готов покинуть мир. В глазах его — скорая смерть. Связанный по рукам и ногам, Азрикам с ненавистью смотрит на него.

— Это ты, Зимри, до золота алчный, добавил яду змеиного в вино и меня подбил на поджег! — выкрикнул Азрикам.

— Ах, Зимри, — вмешался Тейман, — ты свят и беспорочен! Отчего не возразишь словам негодяя? О, чистый сердцем, рьяно молившийся Господу и за всяким советом поднимавшийся в Храм! Зачем глаз злобный на меня остришь? Язык твой — жало гадюки и смердишь, словно трупом стал при жизни. Дорога тебе в преисподнюю, и путь близок!

— Теперь ясна причина нашей затаенности? — обратилась Наама к Тейману. — Ты видел тернии, что окружали розу, и мучали, и угрожали смертью. Средь утеснителей был Азрикам. Самозванец и сластолюбец, сулил в награду Пнине и без того законные ее владения, угрозами хотел к замужеству принудить.


Рекомендуем почитать
И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

Художественно-документальная повесть писателей Б. Костюковского и С. Табачникова охватывает многие стороны жизни и борьбы выдающегося революционера-ленинца Я. М. Свердлова. Теперь кажется почти невероятным, что за свою столь короткую, 33-летнюю жизнь, 12 из которых он провёл в тюрьмах и ссылках, Яков Михайлович успел сделать так много. Два первых года становления Советской власти он работал рука об руку с В. И. Лениным, под его непосредственным руководством. Возглавлял Секретариат ЦК партии и был председателем ВЦИК. До последнего дыхания Я. М. Свердлов служил великому делу партии Ленина.


Импульсивный роман

«Импульсивный роман», в котором развенчивается ложная революционность, представляет собой историю одной семьи от начала прошлого века до наших дней.


Шкатулка памяти

«Книга эта никогда бы не появилась на свет, если бы не носил я первых ее листков в полевой своей сумке, не читал бы из нее вслух на случайных журналистских ночевках и привалах, не рассказывал бы грустных и веселых, задумчивых и беспечных историй своим фронтовым друзьям. В круговой беседе, когда кипел общий котелок, мы забывали усталость. Здесь был наш дом, наш недолгий отдых, наша надежда и наша улыбка. Для них, друзей и соратников, — сквозь все расстояния и разлуки — я и пытался воскресить эти тихие и незамысловатые рассказы.» [Аннотация верстальщика файла].


Шепот

Книга П. А. Загребельного посвящена нашим славным пограничникам, бдительно охраняющим рубежи Советской Отчизны. События в романе развертываются на широком фоне сложной истории Западной Украины. Читатель совершит путешествие и в одну из зарубежных стран, где вынашиваются коварные замыслы против нашей Родины. Главный герой книги-Микола Шепот. Это мужественный офицер-пограничник, жизнь и дела которого - достойный пример для подражания.


Польские земли под властью Петербурга

В 1815 году Венский конгресс на ближайшее столетие решил судьбу земель бывшей Речи Посполитой. Значительная их часть вошла в состав России – сначала как Царство Польское, наделенное конституцией и самоуправлением, затем – как Привислинский край, лишенный всякой автономии. Дважды эти земли сотрясали большие восстания, а потом и революция 1905 года. Из полигона для испытания либеральных реформ они превратились в источник постоянной обеспокоенности Петербурга, объект подчинения и русификации. Автор показывает, как российская бюрократия и жители Царства Польского одновременно конфликтовали и находили зоны мирного взаимодействия, что особенно ярко проявилось в модернизации городской среды; как столкновение с «польским вопросом» изменило отношение имперского ядра к остальным периферийным районам и как образ «мятежных поляков» сказался на формировании национальной идентичности русских; как польские губернии даже после попытки их русификации так и остались для Петербурга «чужим краем», не подлежащим полному культурному преобразованию.


Возвращение на Голгофу

История не терпит сослагательного наклонения, но удивительные и чуть ли не мистические совпадения в ней все же случаются. 17 августа 1914 года русская армия генерала Ренненкампфа перешла границу Восточной Пруссии, и в этом же месте, ровно через тридцать лет, 17 августа 1944 года Красная армия впервые вышла к границам Германии. Русские офицеры в 1914 году взошли на свою Голгофу, но тогда не случилось Воскресения — спасения Родины. И теперь они вновь возвращаются на Голгофу в прямом и метафизическом смысле.