Сионская любовь - [52]
Зачем ищешь судьбу изгнанника, Зимри? Ведь ежели Господь смилостивится к нам, то спасение придет с Небес, и нет причин для страха. Но если за грехи наши безмерные Бог отвратил от Сиона свой благосклонный лик, то не выручат ни ноги быстрые, ни кони, ни корабли. Беглецов настигнут меч, огонь, голод, разбойники, хищника клыки. О, если б не изгнание, я бы пролил кровь за родимый Сион и тихо умер на руках милой матушки!
Не знал Амнон, что высокими своими речами отраву вливает в уши Зимри. Тот смекнул, кто они есть, Амнону родные души, и после ужаснулся: «Выходит, желторотый Амнон и впрямь в плену слепой и непрактичной веры в единого Бога и его пророков речистых и упрямых. Того хуже: Тамар пребывает в хрупком заблуждении, что две женщины, с которыми видели Амнона — это ведьмы, его опутавшие, и не ведает, что они мать и сестра его. Праведность героя рано или поздно выйдет наружу, а козни мои — шило в мешке.»
— Амнон, я, как обещал, готов бежать с тобою, но мой долг прежде уведомить Иядидью о том, что изгнан из его дома. Хочу получить причитающееся мне за многолетний труд и распрощаться по добру. Буду просить Иядидью, чтоб вновь склонил к тебе переменчивое сердце Тамар. Если преуспею в этом, лучшей награды мне не надо.
— О, верный Зимри! В счастье у человека тысяча друзей. Случится беда, и из тысячи останется один. Такой дороже всех, и для меня — ты этот драгоценный друг. А прочие лишь для виду, как кинор, что беззвучно висит на стене.
— Не сомневайся во мне. Пойду к Иядидье, затем принесу ответ.
Зимри отправился к Карми и послал за Азрикамом, чтобы сообщить тому новости.
Глава 21
Зимри, как и задумал, пришел к Карми и тотчас послал за Азрикамом. Тот не заставил себя ждать. Гости уединились за закрытыми дверями.
— Спешу похвастать, — начал Зимри, — моей ловкости достало, чтобы вконец рассорить твоих врагов. Тамар изгнала Амнона из отцовского дома и из самой Иудеи. Бесцельная жертва чести, герой, давший непрошенную клятву следовать всякому слову возлюбленной, и впрямь готовится в путь. Мрачен и согбен от горя. Через три дня духу его здесь не будет, зато ты воспрянешь духом. Хочешь, выбирай Тамар, а хочешь — писаную красавицу из бедной хижины осчастливь! Однако, ты встревожен. И отчего не ликуешь в ответ судьбоносным новостям?
— Ах, Зимри, — заговорил Азрикам, — ниточки, за которые тянешь, чересчур хитро тобою скручены. Только узел развяжешь, два новых сами завяжутся. От мук ревности ты, было уж, избавил меня, а дьявол другие пытки припас. Вот послушай-ка мой рассказ.
— Ахан невзлюбил Хэфера и Букью, — начал Азрикам, — ибо тяжело ему было выносить мою щедрость к ним. И те ему ненавистью платили, и западня всегда наготове. С радостью узнали, что Ахан бывает в хижине у ворот Долины — вот счастливый случай насолить!
Нынче утром мы с Аханом посетили сей притягательный уголок.
— Торопишься, мой господин, я говорила, месяц надо ждать, — сказала мне женщина.
— Ты говорила также, что прелестницу свою за Амнона не выдашь, а он вчера здесь был! Не к тебе, а к дочери твоей обращусь теперь, — ответил я женщине и повернулся к девице.
— Знай, красавица, что Тамар одержима ревностью, и кто убережет тебя от гнева ее лютого? Я — твой единственный оплот. Я не любопытен и не стану спрашивать кто ты, откуда родом и что привело тебя в Иерусалим. Пусть во мраке твое прошлое, но твоя краса и моя любовь осветят нам настоящее и будущее. Со мной — как за каменной стеной. В покое и довольстве потекут дни, и матушка твоя пребудет с нами. Но если, босоножка, не отдашь мне прелесть юности твоей, то на себя пеняй. Обеим вам с матерью достатка и почета не видать.
— А ты, вельможа, какой почет стяжаешь, женившись на бедной и безродной? Рад, что, грозя силой, сознаешь ее в себе? — возразила мне женщина.
Тут появились Хэфер и Букья. Хэфер уставился на двух женщин. Затем обратился ко мне.
— Вот те голубушки, — шепнул мне Хэфер, — о которых я рассказывал тебе, когда мы пьянствовали в гостеприимном доме Карми.
Ахан не утерпел и вмешался.
— Зачем явился, Хэфер? Все шепчешь, тайны у тебя?
— Тайны у тебя! О них поговорим позднее. Ты здесь, Ахан, чтоб с помощью гадалок в будущее подсмотреть. А мы с Букьей к прошлому имеем интерес. Желаем знать, как, например, ночь обратить в день? И на какие дела горазд раб, у которого зуб на господина? И если спросим, то не вещуньи, а ты, Ахан, ответишь! Что, убоялся?
Вижу, девица побледнела, трепещет вся.
— Мне страшно, матушка. Кто эти люди? Зачем они у нас? В голосах угроза, злость в глазах.
Мать не успела слово вымолвить, как заговорил Ахан.
— Хэфер, рот закрой свой, не то замажу глиной! Оставь в покое и меня, и сих почтенных женщин. Впрочем, продолжай: явный враг милее тайного!
Угроза развеселила Хэфера.
— Волк страшит клыками, козел рогами, а бахвал словами. Вперед ты землю будешь грызть, чем рот мой глиною залепишь! Давай-ка, Букья, проучим грубияна. Пойдем к городским воротам и расскажем старейшинам о славных деяниях Ахана. А тебе, Азрикам, не пристало с Аханом дружбу водить. Сторонись греха. Ахан тебя в логово к ведьмам заманивает.
"Просчет финансиста" ("Интерференция") - детективная история с любовной интригой.
В 1815 году Венский конгресс на ближайшее столетие решил судьбу земель бывшей Речи Посполитой. Значительная их часть вошла в состав России – сначала как Царство Польское, наделенное конституцией и самоуправлением, затем – как Привислинский край, лишенный всякой автономии. Дважды эти земли сотрясали большие восстания, а потом и революция 1905 года. Из полигона для испытания либеральных реформ они превратились в источник постоянной обеспокоенности Петербурга, объект подчинения и русификации. Автор показывает, как российская бюрократия и жители Царства Польского одновременно конфликтовали и находили зоны мирного взаимодействия, что особенно ярко проявилось в модернизации городской среды; как столкновение с «польским вопросом» изменило отношение имперского ядра к остальным периферийным районам и как образ «мятежных поляков» сказался на формировании национальной идентичности русских; как польские губернии даже после попытки их русификации так и остались для Петербурга «чужим краем», не подлежащим полному культурному преобразованию.
История жизни необыкновенной и неустрашимой девушки, которая совершила высокий подвиг самоотвержения, и пешком пришла из Сибири в Петербург просить у Государя помилования своему отцу.
История борьбы, мечты, любви и семьи одной женщины на фоне жесткой классовой вражды и трагедии двух Мировых войн… Казалось, что размеренная жизнь обитателей Истерли Холла будет идти своим чередом на протяжении долгих лет. Внутренние механизмы дома работали как часы, пока не вмешалась война. Кухарка Эви Форбс проводит дни в ожидании писем с Западного фронта, где сражаются ее жених и ее брат. Усадьбу превратили в военный госпиталь, и несмотря на скудость средств и перебои с поставкой продуктов, девушка исполнена решимости предоставить уход и пропитание всем нуждающимся.
Чингиз Гусейнов — известный азербайджанский прозаик, пишет на азербайджанском и русском языках. Его перу принадлежит десять книг художественной прозы («Ветер над городом», «Тяжелый подъем», «Угловой дом», «Восточные сюжеты» и др.), посвященных нашим дням. Широкую популярность приобрел роман Гусейнова «Магомед, Мамед, Мамиш», изданный на многих языках у нас в стране и за рубежом. Гусейнов известен и как критик, литературовед, исследующий советскую многонациональную литературу. «Неизбежность» — первое историческое произведение Ч.Гусейнова, повествующее о деятельности выдающегося азербайджанского мыслителя, революционного демократа, писателя Мирзы Фатали Ахундова. Книга написана в форме широко развернутого внутреннего монолога героя.
История не терпит сослагательного наклонения, но удивительные и чуть ли не мистические совпадения в ней все же случаются. 17 августа 1914 года русская армия генерала Ренненкампфа перешла границу Восточной Пруссии, и в этом же месте, ровно через тридцать лет, 17 августа 1944 года Красная армия впервые вышла к границам Германии. Русские офицеры в 1914 году взошли на свою Голгофу, но тогда не случилось Воскресения — спасения Родины. И теперь они вновь возвращаются на Голгофу в прямом и метафизическом смысле.