Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове
Чингиз Гусейнов — известный азербайджанский прозаик, пишет на азербайджанском и русском языках. Его перу принадлежит десять книг художественной прозы («Ветер над городом», «Тяжелый подъем», «Угловой дом», «Восточные сюжеты» и др.), посвященных нашим дням. Широкую популярность приобрел роман Гусейнова «Магомед, Мамед, Мамиш», изданный на многих языках у нас в стране и за рубежом. Гусейнов известен и как критик, литературовед, исследующий советскую многонациональную литературу. «Неизбежность» — первое историческое произведение Ч.Гусейнова, повествующее о деятельности выдающегося азербайджанского мыслителя, революционного демократа, писателя Мирзы Фатали Ахундова. Книга написана в форме широко развернутого внутреннего монолога героя. Перед читателем раскрывается эволюция духовного мира М. Ф. Ахундова, приходящего к пониманию неизбежности революционной борьбы с тиранией и рабством.
| Жанры: | Биографии и мемуары, Историческая проза |
| Серия: | Пламенные революционеры |
| Всего страниц: | 96 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 1981 |
| Формат: | Полный |
Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове читать онлайн бесплатно
Автор задерживает внимание читателя,
который полон серьезных намерений сразу приступить к тексту книги, и предлагает ему не спешить, а сначала прочесть эти страницы.
Жизнь Мирзы Фатали Ахундова, прозванного потомками учителем народа, полна трагических коллизий, противоречива и сложна. Естественно, что это отразилось и на содержании произведения, и на его структуре,
Ахундов родился в 1812 и умер в 1878 году, всю сознательную жизнь прожил в Тифлисе и до конца дней своих работал в канцелярии наместника, пройдя путь от прапорщика до полковника. Но под мундиром чиновника билось сердце просветителя, демократа-революционера.
Какое это было время! Волна революций, прокатившаяся по Европе, очаги народного гнева — бунты и восстания крестьян в Закавказье, движение шестидесятников, заграничная деятельность Герцена, нарушившего рабье молчание и прогремевшего вольным словом на всю Россию, ссыльные декабристы, петрашевцы, народовольцы…
Ахундов проходит долгий путь духовного кризиса, прежде чем укрепиться в мысли о неизбежности борьбы с царским самодержавием.
А началось все в 1837 году с поэмы «На смерть Пушкина», написанной Ахундовым и переведенной накануне гибели Бестужевым-Марлинским. Затем потрясение от революционных событий 1848 года в Европе, неодолимое желание художника отразить события и невозможность это сделать под неусыпным оком цензуры. И тогда неистощимая фантазия Ахундова рождает образ Колдуна, разрушающего в комедии Париж, чтобы угодить ханум и ее дочери, не желающим поездки жениха в Париж, — город разрушен, и это совпадает с известием о восстании во Франции.
Ахундов пишет водевили, комедии и трагикомедии. Казалось, слово, обращенное к народу со сцены, способно пробудить массы, всколыхнуть людей. Пик надежды — 1856 год, остросюжетная реалистическая повесть «Обманутые звезды». Ахундов обращается к далекой истории, ко времени деспотического правления Шах-Аббаса, ибо на современном материале в условиях жестокой цензуры невозможно изложить программу демократических преобразований. Но голос Ахундова задыхается в стенах наместнической канцелярии. «Обманутые звезды» не доходят до народа, ибо он неграмотен.
И тогда новая дерзкая мысль рождается в Ахундове, так и не порвавшем с просветительскими иллюзиями: в корне изменить систему образования, заменив латиницей труднодоступный народу арабский алфавит, почитаемый священным, ибо на нем написан коран.
Ахундов не теряет надежды расшатать мир деспотизма — пишет свои знаменитые революционные философские «Письма Кемалуддовле», которым не суждено было при его жизни увидеть свет: они случайно были обнаружены в наше время. Но автор повести об Ахундове допускает возможность издания «Писем», а они и впрямь должны были, в это верил и сам Ахундов, со дня на день выйти и в Петербурге, и в Париже. Можно представить себе, какие волнения вызвала бы эта публикация!
И часто с тех пор, как Ахундов вступил в полосу духовного кризиса, у него появляется двойник, а с ним — и воображаемое развитие событий, графически показанное в тексте повествования усеченной строкой. Ведь реальная жизнь включает и сиюминутное настоящее, и давнее, будто случившееся вчера, постоянно вторгается в сны и сегодняшний день, и устремленность в будущее. Вспышки мимолетных мыслей. Энергия сгустка дум. Реальные представления (то, что было на самом деле). Ирреальные картины (что могло бы быть). Но как выразить это? И в тексте автор в едином потоке помещает порой то, что было, что есть и что будет, ибо будущее Ахундова — уже прошлое для автора.
И вот конец всему. Ахундов умер, а его невозможно даже похоронить: протестуют фанатики, не желающие, чтобы тело грешника было предано земле на мусульманском кладбище… Нет, Ахундову ничего не удалось изменить. Та же неразвитость и темнота, тот же деспотизм. Только зарево пожарищ освещает тьму. Конец семидесятых годов минувшего века. Еще далеко до подлинной зари. Но неизбежен приход нового века.
Впервые об Ахундове я услышал в далеком детстве от набожной бабушки Наргиз, пережившей деда: она молила аллаха не мучить на том свете ее Мелик-Мамеда, простить ему грехи. «Какие?» — спрашивал я бабушку. Она сердито отмахивалась, думая о своем, и ее губы шептали молитву. Грехов было много у моего деда, капитана большого торгового судна, плававшего по вспыльчивому Каспию, и первый грех — чтение еретических «Писем Кемалуддовле» Мирзы Фатали.
Многие годы спустя я узнал, что «Письма» в рукописи будоражили не только Баку, но даже захолустную Нахичевань. Они обсуждались в кружках просветителей-демократов, революционной молодежи, звали к борьбе против деспотии и невежества, фанатизма и рабства.
Прежде чем взять в руки перо, я прошел не спеша по старой и узкой бакинской улице, носящей имя Мирзы Фатали, спустился к треугольному скверу и постоял рядом с гранитным Фатали, сидящим в широком каменном кресле. А потом был Тбилиси, и жаркое солнце жгло мне спину, когда я взбирался на один из его холмов. Тяжело дыша, я поклонился могиле Фатали, глянул на величественный памятник, а он — неужто не видит меня? — смотрел на неведомо откуда забредшее сюда белое облачко, потом, будто живой, опустил голову, задумался и так застыл навек, а облачко стремительно таяло и вскоре вовсе исчезло в небесной сини.
