Сионская любовь - [20]

Тирца рассмеялась, выслушав рассказ.

— Будь добр, Амнон, прими благословение, тебе причитающееся, — сказала она.

— Твой хмель пройдет, чудак, и поймешь, что за другого меня принял, и вино тому виной, — сказал Амнон своему восхвалителю.

— Тогда клятвою клянись, что не ты, юноша, одарил меня!

Не успел Амнон и рта раскрыть, как прочие слушатели дружно вступили в разговор.

— Я верю ему, хоть он и пьян! — не сговариваясь и враз воскликнули Тирца, Тамар и Тейман.

— Твоя взяла, приходи завтра к Рыбным воротам, я там остановился в доме Имны Кармельского, — сказал Амнон, весьма смущенный.

— Слово твое — закон для меня! Я зарок дал: если по скромности станешь скрывать свои благодеяния, я их открою. У городских ворот, принародно и во всеуслышание. Не спорь, прошу. Чем нехороша человеку добрая слава!? Возжелай Господь давать таких сыновей царским сановникам из колена в колено, и навеки воссияет над землей город Давида!

Тирца и Тейман с восхищением смотрят на Амнона. Тейман обнял его и говорит горячо: «Воистину люблю тебя, ты друг мне и брат!»

Азрикам осаждаем со всех сторон

Поток славословия был прерван приходом Азрикама. Пьяница, что уж совсем было собрался уходить и готовился сделать первый шаг, узнал вошедшего и вновь приблизился к окну.

— А, вот он, молодчик! Видно, сынок богатея. Вчера я молил его о милости, а он лишь бранью меня угостил. Не стать ему, жестокосердному, важной птицей в Сионе.

Азрикам услахал обращенную к нему речь.

— Как забрел в Иерусалим этот пройдоха? Пьяницей больше в городе. Прочь отсюда, покуда не кликнул стражников! Кнутом тебя, невежду, отрезвят и научат, как разговаривать с благородной особой! — не остался в долгу Азрикам.

— Вельмож зажиревших и к чужой беде глухих — вот кого кнутом стегать! — вошел в раж смелый прекословщик.

— Довольно дерзостей! Пьянство погубит тебя! — решительно вмешался Амнон.

— О, благородный юноша! Метким словом заткни глотку этому выскочке! Чтобы понял, что не в Иудее ему предводительствовать, а среди быков Башана искать рогатых почитателей.

Азрикам ринулся к наглецу — схватить и отдать в руки стражников, но тот с неожиданной прытью бросился наутек и живо скрылся в толпе. «Пусть бежит. До него ли мне? Вражда с родными тягостнее, чем с чужими» — сокрушенно подумал Азрикам.

Тейман подошел к Амнону и тихо сказал на ухо: «Знай, этому юноше, Азрикаму, предназначена моя сестра Тамар, и, надеюсь, за спасение возлюбленной он примерно вознаградит тебя».

Азрикам видит, как дружны Тейман и Амнон. Замечает невольные нежные взгляды Тамар, гостю предназначенные.

— Кто этот юноша, и откуда он? — спрашивает Азрикам у Тирцы.

— Да это же Амнон, пастух из Бейт Лехема, что спас нашу Тамар от хищного зверя.

— Пастух Амнон? — изумился Азрикам.

— До сего дня он был пастухом, пас стада твоего отца.

— Я весьма доволен этим работником, сильным и ловким. Спокоен за свои стада, хищники им не страшны. Отменно награжу за труд и возьму в расчет, что Тамар от гибели спас. Назначу старшим среди пастухов. Однако, удивительно мне его роскошное платье: не пастух, а царский вельможа. Великие деяния отвращают от пастбища?

— Одежду человек меняет запросто, зато сердце — неизменно, — вставила слово Тамар.

— Согласен, — сердится Азрикам, — сердце твое, Тамар, неизменно сурово ко мне. Ведь я спросил, почему пастух нарядился, а ты мне что отвечаешь?

— Благородство души, Богом данное Амнону, знатнее наследной семейной знатности. Люби Тамар и достойно почитай ее спасителя, — вступилась за обоих Тирца.

— Авишай отправил тебя в Боцру закупать мелкий скот. Каких баранов и овец ты пригнал, пастух? Не больных, не тощих? — обратился к Амнону Азрикам.

— Хороший скот куплен, мой господин, да не время сейчас говорить об этом, ведь святой праздник сегодня!

— Господь не укорит за рвение и деловитость: ведь жертвы, ему приносимые — его доля в стаде. А ты, молодой пастух, незнатности не стыдись, ремеслом и верной службой хозяину гордись, а крепости тела и духа — радуйся, — наставляет сверстника Азрикам.

— Проницательный Бог, глядя на мужа, смотрит вглубь, видит душу. Человек, если он без сердца, замечает лишь внешнее, о ближнем судит по знатности, ремеслу и мошне его, — сказала Тамар.

— Я хоть и человек, а не Бог, но в сердце твое глубоко заглянул — переменчиво оно. Ты еще и рта не открывала, да я уж предвидел: всякое слово, что скажешь — в пику мне. Дерзостью в споре берешь, а не истиной. Давеча догадался, что вселился в тебя другой дух, вот только не знал, откуда он, — с горечью заметил Азрикам.

Тирца почуяла надвигающуюся ссору.

— Не пора ли мужчинам зайти в сукку и отведать молодого вина с хлебом? А придет муж, и усядемся за праздничную трапезу, — благоразумно переводит она разговор на другое. «Хотя, кто знает, не полезнее ли добрая ссора худого мира?» — подумала про себя.

— Я не притронусь к пище, пока не уведомит меня коэн, что все пятьдесят жертв всесожжения, что я сегодня принес Богу, сгорели дотла. Не гоже человеку насыщаться раньше Господа, — торжественно заявил Азрикам.

— Все жертвы твои — всесожжения жертвы, а отчего не принес жертвы мирные, чтобы беднякам, да и коэнам тоже, мяса досталось? — спросил Тейман.