Синяя спальня и другие рассказы - [31]

Дэйзи, их старшая дочь, не была замужем и очень любила музыку. На музыкальных вечерах она играла на скрипке и аккомпанировала на фортепиано всем, кого одолевало желание спеть. За ней шла Мэри, вышедшая замуж за солдата и жившая в Кветте, и последним — Ангус.

Ангус был любимчиком не только своей семьи, но и всей округи. Красивый, светловолосый, голубоглазый, он тогда заканчивал Оксфорд. Ангус носился по окрестностям в своем открытом «триумфе» с большущими отполированными до блеска фарами и обожал играть в теннис — ему ужасно шли белые брюки и рубашка с открытым воротом.

Моя сестра Джесси, которая была на два года старше, без памяти в него влюбилась, но ей только-только сравнялось десять, так что Ангус разгуливал повсюду в сопровождении других хорошеньких девушек, увивавшихся вокруг него. Однако я понимала, почему он так ей нравился: если нам удавалось застать его в свободную минуту, он никогда не отказывался сыграть с нами во французский крикет или помочь строить на пляже песочные замки, которые мы окружали глубокими рвами. В прилив рвы заливала вода, и мы, крича и поднимая фонтаны брызг, копали как сумасшедшие, пытаясь возвести дамбу и не дать морю уничтожить наши постройки.

Наконец Ангус окончил Оксфорд и, как было договорено заранее, отправился с родителями в Индию. Правда, не в роли государственного чиновника, а как представитель коммерческой компании «Айронсайд» — морского перевозчика, взявшего на себя связь с Индией после развала Восточно-Индийской компании. По этой причине он не стал селиться в губернаторском особняке вместе с родителями, а обзавелся собственным жилищем в городе, которое делил с еще несколькими молодыми людьми того же возраста, — это называлось «совместное проживание».

Сейчас мне сложно припомнить, когда точно возникли те слухи. Я не могу сказать, как мы с Джесси догадались, что происходит нечто необычное. Мама получила от отца письмо; она читала его за завтраком, поджав губы, — это, я знала, был плохой знак. Потом свернула листок и отложила в сторону. До конца завтрака мама молчала. Сердце мое сжалось в предчувствии неминуемой катастрофы, и это ощущение не покидало меня весь день.

Потом к нам на чай заглянула миссис Добсон. Это была еще одна индийская соломенная вдова, которая осталась в Англии не ради детей, а потому, что отличалась тонкими чувствами и не могла выносить восточной жестокости. Я играла в саду и случайно подслушала обрывок их разговора.

— Но как же они познакомились?

— Понятия не имею. Но он всегда привечал хорошеньких девушек.

— Он же мог выбрать кого угодно! Как может он быть таким глупым? Лишить себя всех возможностей…

Тут мама заметила меня. Она сделала быстрое движение рукой, и мисс Добсон замолчала, обернулась и заулыбалась, словно была страшно рада меня видеть.

— А вот и наша Лаура! Как же ты выросла! — Мне разрешили выпить с ними чаю и съесть все сандвичи с огурцом, словно это должно было заставить меня забыть об услышанном.

В конце концов проболталась Дорис, наша служанка, за которой ухаживал Артур Пенфолд, садовник Толливеров. Когда Дорис получала выходной, он заезжал за ней на своем мотоциклете и они катили в сияющий огнями Пензанс: Дорис сидела сзади, обхватив его руками за талию, и ее юбки развевались, выставляя на всеобщее обозрение длинные стройные ноги, туго обтянутые чулками.

Иногда по вечерам, когда я собиралась вымыть голову или просто нуждалась в компании, Дорис приходила наверх помочь мне в ванной.

В тот вечер она, стоя на коленях на пушистом коврике, соскребала грязь у меня со спины. Влажный воздух густо благоухал туалетным мылом. Вдруг Дорис сообщила:

— Ангус Толливер скоро женится.

На мгновение мне стало очень жалко Джесси. Она сама собиралась выйти за него замуж, если только он дождется, пока она подрастет.

Я спросила:

— Откуда ты знаешь?

— Артур сказал.

— А он откуда узнал?

— Его мать получила письмо от Агнес. — Агнес была горничной мисс Толливер и неизменно ездила с ней вместе в Индию, мужественно снося местную жару, потому что не могла смириться с мыслью о том, что какая-то темнокожая будет гладить хозяйкины нижние рубашки и панталоны. — Судя по всему, у них там идут страшные баталии.

— Из-за чего?

— Семья не хочет, чтобы мистер Ангус женился.

— Почему?

— Она индианка — вот почему. Мистер Ангус собрался жениться на индианке.

— Индианка?

— Ну, наполовину.

Это было еще хуже. Наполовину индианка, наполовину англичанка. Чи-чи. Я терпеть не могла это слово, потому что слышала, с какой интонацией его обычно произносят. Меня охватил ужас. Я никогда не была в Индии, но за многие годы словно губка впитала от моих родителей и их друзей традиции, сленг и большинство их предрассудков. Я много знала про Индию. Про жару и дожди, про поездки в глубь страны, про парадные приемы, разукрашенных слонов и пышные процессии под палящим солнцем. Знала, что дворецкого называют «бира», садовника — «мали», а грума — «сус». Знала, что большой будет бурра, а маленький — чота. Если сестра хотела меня позлить, то дразнила «мисси Баба».

И про полукровок я знала тоже. Они не были ни индийцами, ни англичанами. Они работали в конторах и на железной дороге, носили «топи» и говорили с уэльским акцентом, а еще (вслух об этом не говорилось) не пользовались туалетной бумагой.