Синий жасмин - [41]

Зал украшали ширмы из ливанского кедра, сплошь покрытые кружевной резьбой, люстры, разнообразные светильники, мозаичный пол и стены с шелковыми гобеленами. В центре рассеивал брызги и прохладу фонтан, бивший в бассейн, выложенный голубыми изразцами. Вокруг витал аромат сандалового дерева и царила восхитительная тишина.

— Все это похоже на сказку из «Тысячи и одной ночи», — прошептала Лорна, и тут до нее окончательно дошло, что она находится во дворце отца Касима и положение ее несколько двусмысленное.

— Ты чувствуешь себя не в своей тарелке? — Он огляделся. — А знаешь, когда я возвращаюсь из своего лагеря под эту крышу, мне также бывает не по себе. Я скучаю по бездонному небу над необозримыми пространствами пустыни.

Девушка подняла на него растерянный взгляд. Все здесь ей было чужим, и даже в человеке, привезшем ее сюда, она была не уверена. Расхаживая перед нею мерной поступью, он казался тоже чужим, далеким, даже диковатым.

— Мне нужно повидать отца, — сказал Касим, — а ты останешься на попечение Кейши, за которой сходит кто-нибудь из слуг. Кейша — домоправительница в моих апартаментах, по-арабски ее называют «кьяйя». Она, кстати, была личной горничной моей матери.

Эта малая толика сведений помогла Лорне чуточку освоиться, и, поднимаясь на ноги, она даже улыбнулась.

— Надеюсь, твоему отцу уже лучше, — произнесла она. — Как ты думаешь, когда… — Девушка умолкла, прикусив губу: при мысли, что нужно будет встречаться с эмиром, ей сразу становилось неуютно.

— Не могу сказать. — Касим взял ее за похолодевшую от волнения руку и нахмурился. — Да не съест же он тебя, дитя мое. Как и большинству отцов, ему нравится принимать участие в делах своего сына, и когда до его ушей дошли слухи о моей пустынной жемчужине…

— Перестань, прошу тебя! — Лорна вырвала у него руку, и как раз в тот момент в зал вошла женщина. То была маленькая старушка в наброшенном на голову хаике,[57] наполовину скрывавшем лицо. Она поклонилась Касиму и посмотрела на девушку глазами, глубоко посаженными и такими черными, что в них, казалось, должно было скрываться множество тайн.

— Пожалуйста, отведи леллу в ее комнаты и смотри, чтобы она ни в чем не нуждалась. — Он обратился к Кейше по-французски, давая понять этим, что Лорна и сама легко сможет общаться с нею. Потом, погасив сигарету, взволнованно спросил:

— Кейша, а как отец?

Та развела руками.

— Доктора говорят, что сердечный приступ не нанес большого ущерба его здоровью. Остальное — в воле Аллаха.

— Говорить он может? — В низком голосе Касима слышалось глубокое участие. — Ведь он был таким сильным, а сейчас? Не превратился ли он в беспомощного калеку?

— Нет, эмир речь не потерял. — В глубине глаз старушки мерцала улыбка: она вспомнила, как когда-то нянчила на своих коленях этого высокого представительного мужчину. — И уж конечно хочет кое-что сказать своему сыну, который сделал своим домом пустыню, а сюда и глаз не кажет.

— Я собирался вернуться раньше. — Взгляд Касима споткнулся об изящную фигурку Лорны. — Но пустыня полна такого очарования, что я просто был не в силах сопротивляться. К тому же никогда не знаешь заранее, что можешь там обнаружить.

Улыбнувшись и слегка поклонившись, он повернулся на каблуках и направился к выходу. На какую-то секунду его силуэт застыл в рамке арочной двери, как в картине, и тут же исчез. Лорна, встретившись взглядом с верной служанкой, оробела. Старушка многое перевидала на своем веку; знала мать Касима, когда та еще невестой приехала сюда… Девушка попыталась овладеть собой.

— Надеюсь, мы подружимся, Кейша, — произнесла она, заставив себя улыбнуться.

Черные глаза внимательно рассматривали ее бриджи и шеш, все еще покрывавший волосы. Взгляд был любопытным и добрым.

— Если вы соблаговолите пойти со мной, лелла, то я покажу вам, где можно принять ванну и отдохнуть после такой долгой поездки.

Они поднялись по винтовой лестнице и пошли по крытой галерее, навстречу голосу муэдзина,[58] летящему над крышами домов и призывающему правоверных на молитву. Этот голос вызвал в Лорне легкую печаль, напомнив, что она уже не в пустыне, а в городе Сиди-Кебир.

Пройдя еще одну арочную дверь, они вошли в покои, отведенные Лорне. Стены украшали резные цветы и листья, а над дверью вилась бело-золотая арабская надпись, и девушка остановилась, чтобы рассмотреть ее.

— Что означают эти слова? — спросили она Кейшу. Та многозначительно посмотрела на нее.

— Там говорится, что любовь — это врата в гранатовый сад. Чтобы вкусить сладость граната, его нужно сорвать.

Лорна слегка покраснела, ибо в словах Кейши уловила скрытый смысл.

— Соизволит ли моя госпожа войти в гаремлык?[59]

— прошептала старушка. Девушка утвердительно кивнула.

Покои представляли собой анфиладу из трех комнат, отделенных друг от друга деревянными дверями, украшенными резьбой. В первой комнате, самой большой, стояли диваны на ножках, а с расписного потолка свисали на цепях причудливые светильники. На полу, подобно драгоценностям, мерцали ковры, а узкие окна были забраны коваными ставнями, изяществом и затейливостью напоминавшие кружево.

В спальне стояла мебель в мавританском стиле, отделанная перламутром. Занавески из тонких кружев образовывали над золоченой кроватью полог, а на туалетном столике, инкрустированном жемчугом, лежала разнообразнейшая косметика и стояли бутылочки с благовониями.