Синий Колодец - [19]

Шрифт
Интервал

Всех в обувку и одежу.

Антошин отец по довоенной привычке поплевал на ладони, потер ладонь о ладонь и — ножницы щелкнули, схватили материю и пошли резать. Не просто резать, а точно по меловым метам. Резать и пощелкивать… Веселое пощелкивание ножниц радовало слух… А стрекот швейной машины?.. Разве не милее он человеческому сердцу пулеметной очереди?

Черноусый дядя Степан загоняет гвоздики в крепкую — износу не будет — подошву. Достает гвоздик из-под собственных черных усов и ударом молотка вбивает в подошву по самую шляпку.

Раз!.. И нет гвоздика. Не успел гвоздик толком сверкнуть, а уже глубоко сидит, будто всю свою гвоздиковую жизнь сидел там и прятался под круглой шляпкой.

Антоша, Федя, Ваня и Тамара забыли про недавние игры в войну. Даже игру в кавалеристов они забыли.

Метелочные кони устали стоять без дела, и сабли давно заржавели б, не будь они деревянными.

Теперь ребята — портные и сапожники — шьют и тачают.

Вот почему Антоша, Федя, Ваня и Тамара все время в саду.

И Жорж в саду. Он притащил из дому почти новые штаны, много отличных лоскутьев, в том числе шелковые, и один хромовый сапог.

— Я хочу быть портным и сапожником, — заявил Жорж. — Это же мои лоскутья, это же мой сапог.

— Ты будешь ножницами, — сказал Антоша. — Ходи и щелкай.

Прибежала страшно взволнованная Матильда Францевна.

— Георгий, кто разрешил тебе взять эти почти новые штаны?!

Собаки испуганно залаяли: а вдруг они виноваты, что Жорж без спросу взял штаны.

Жорж, не моргнув, ответил:

— Папа мне разрешил.

Он уже умел врать. Мама знала, что Жорж уже умеет врать, и не поверила ему. Она подошла к Антошиному отцу и попросила:

— Гражданин Орлов, сшейте, пожалуйста, из этих крепких мужских брюк хорошие штанишки моему мальчику.

Василий Орлов взял из ее рук штаны, посмотрел сквозь них на свет и произнес:

— Не иначе вы шутите, хозяйка. Это же не штаны, а — дырки. Даже из сотни самых больших дырок не слепить и одного маленького бублика. Такое дело.

5

В сад приходили и другие красноармейцы, устраивались на скамье, а кто на корточках под грушей. И почти каждый закуривал цигарку, скрученную из желтоватой бумаги: не то газетной, не то оберточной. Красноармейцы завидовали Антошиному отцу, Ивану с белыми волосами, дяде Андрею, черноусому Степану.

По задумчивым взглядам красноармейцев, по тому, как они изредка вздыхали, подходили к швейной машине или ощупывали новое детское пальто, перешитое из шинели, видно было: завидуют.

Умей они шить, все было бы, конечно, иначе.

Шить и даже гладить они не умели.

Антошин отец поднял с самоварной конфорки наш старый знакомый утюг, помахал им, чтобы утюг стал еще горячей. Утюг не обиделся. Он отлично знал Антошиного отца. И даже когда Антошин папа поплевал на палец и дотронулся до гладкой утюжьей подошвы, утюг не зашипел, хотя не очень приятно, когда до твоей подошвы дотрагиваются мокрым пальцем.

Антошин папа прикрыл серое сукно белой тряпкой, брызнул из кружки на тряпку водой.

Утюг поплыл. Он плыл вперед и назад, направо и налево, старался не оставить ни малейшей складки. Еще бы! Ведь после утюжки пальто считается готовым, после утюжки пальто можно надеть и на здоровье носить. А кому интересно выслушивать на свой счет замечания и упреки? Утюгу это, во всяком случае, ни к чему.

6

Антоша стоит на большом столе под грушей. Антоша серьезен и молчалив, как человек, который впервые в жизни надел пальто с черными костяными пуговицами, штаны навыпуск, желтые башмаки.

Здесь же и Ваня Цыган. Тот, кто подумал, что Федя Носарь отсутствует, глубоко ошибается. И Федя — на столе под той же грушей. Длинный нос с любопытством тянется к верхней пуговице новенького Фединого пальто. Нос желает во что бы то ни стало заглянуть в пуговицу, как в зеркало.

Приятели стоят смирно, как настоящие солдаты. И большому столу, несмотря на четыре ноги, нелегко. Но в конце концов не каждый день столу предоставляется возможность держать на своей спине трех, одетых с иголочки, мальчиков. Учитывая все это, старый стол терпел и, мало того, получал удовольствие.

Не все гладко было с Тамарой. К ее пальто нигде не могли раздобыть подходящих пуговиц. К девочкиному пальто, к первому в жизни, не так просто подобрать пуговицы. Пальто ведь из обыкновенного солдатского сукна. Именно поэтому пуговицы на пальто обязаны быть такими, чтобы любой человек, увидев пальто, в изумлении остановился: вот это пуговицы!

Тамарина мама, Лукерья Плахтина, и Антошина мать, дед Свирид и Антошин папа, Василий Орлов, искали пуговицы.

И нашли… Где? На очень старом салопе. Кроме пуговиц, салоп ничего примечательного не сохранил, однако хозяйка салопа сказала, глядя на голубые пуговицы и, возможно, вспоминая свою юность: это же совсем новый салоп.

И в словах старой дамы была сущая правда. Пуговицы, особенно костяные, тем более небесно-голубого цвета, не стареют.

Ничего не попишешь, пришлось отдать за салоп полный фунт солдатского хлеба и вдобавок одну селедку.

И вот они, пуговицы, словно кусочки неба, сияют на полированном столике швейной машины и ждут, когда, наконец, их пришьют к Тамариному пальто.

Распахнулась садовая калитка, и в сад вбежали Рекс, Соловей, Бобик, Шалун. Прежде всего псы кинулись к знакомым мальчишкам, чуть не повалили их наземь, наскоро обнюхали всех собравшихся под грушевым деревом, в том числе зингеровскую машину.