Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса - [102]

Первая стычка произошла в девяносто первом (вспоминал Антонио, глядя, как сын направляется к нему), когда завод еще только строился; тогда подожгли лес на близлежащих горах. Подстрекателем второй был Антонио Кора, она произошла на общем собрании по поводу перевозок на следующий, девяносто второй год, как раз накануне Рождества, двадцать второго числа. Боже, как нелегко давалось это ему, человеку, которого все всегда считали триумфатором! Позднее, вновь в месяц Рождества, пятнадцатого декабря девяносто седьмого, уже после соглашения, достигнутого с жителями окрестных сел, вновь подняли шум, теперь в Ригейре и на этот раз против уполномоченного писаря и солдат, которые помогали ему передавать покупателям имущество судьи Портосело Франсиско Санчеса, выставленное на торги военным трибуналом интендантства за то, что вышеупомянутый судья пребывал в бездействии, проявляя полное безразличие, не обязывая жителей заниматься бесплатными перевозками. Было и еще одно мятежное выступление одиннадцатого апреля девяносто восьмого против уполномоченных, ходивших по домам с предупреждениями, что необходимо выполнить неосуществленные вовремя поставки угля и руды. Одного из уполномоченных ударили по голове, проломив ему череп. Это уже было действительно серьезно. Судья, направленный главным интендантом королевства, дон Сальвадор Ламас, доводил до сведения постановления суда, и ему в этом помогал писарь из Вилы-Ваамонде, который отправился к прокурору Трасбара в сопровождении полудюжины солдат. Дело в том, что, как рассказывали, он весьма нервничал, поскольку ходили слухи, что собираются убить какого-нибудь писаря, посланника или представителя правосудия, который попытается принудить людей совершать бесплатные перевозки. И боялся он не зря. Теперь-то Ибаньес понимал это, как никто. На крики одной из женщин, заметившей их появление, сбежалось более ста человек, вооруженных серпами, которые кричали, что всех посланных надо поубивать, да здравствует свобода и прочее; а потом принялись бросать в них камни и ранили писаря, а солдаты ничего не сделали, чтобы предотвратить это, ибо они не имели ни оружия, ни приказаний, ни какого-либо желания действовать.

Глядя, как сын продолжает спускаться по тропе к скале, Ибаньес продолжает вспоминать те события, и его гнев растет. Он считал себя человеком порядка, исполнителем действующих законов, какими бы они ни были. Он мог нарушить их только ради дела, поправил он сам себя не без едкой иронии, как в первое время, когда он занимался контрабандой вина и водки, а также льна с Балтики, да, это так, но все его действия были направлены на высшее общее благо, о котором остальные, и думать не думали.

— Закон надо выполнять и заставлять других выполнять его всегда, — процедил он сквозь зубы.

Первыми, кто созвал комиссию по расследованию преступления, были как раз призванные следить за соблюдением законности. Именно они создали такое положение вещей, которое одному Богу известно, чем могло закончиться; Ибаньес был твердо убежден, что конфликт с французами еще только начинается и что война на этом не закончится, какой бы далекой она ни казалась, ибо, вне всякого сомнения, страна находилась в состоянии войны. Ферроль и Корунья были гнездами, заполненными шпионами и находившимися под сильным иностранным влиянием, Компостела — очагом самой ярой католической реакции. Прочие галисийские города являлись тогда скорее крохотными городишками, все еще вздыхавшими по барочному величию, расцветшему в семнадцатом веке, не ощущая упадка, к которому они приближались, совершенно не отдавая себе в этом отчета, — хотя, по существу, он уже для них наступил, — почивая на лаврах, которые всегда в изобилии размножаются на почве, удобренной далекими расстояниями и тишиной уединения.

Антонио Ибаньес смотрел на приближавшегося сына, не переставая спрашивать себя, в каком же состоянии он оставит ему все это в наследство, и содрогался от ужаса, когда всерьез размышлял или даже просто слегка задумывался о том, что произошло менее двух месяцев тому назад. Галисия была котлом, в котором в очередной раз бурлило варево испанской истории, хотя никто не желал этого признавать, то ли не понимая, то ли попросту презирая истинное положение вещей.

И теперь здесь тоже кое-что репетировали. Просвещение и Реакция слились в созидательной спирали, предваряющей все и вся; Свет столкнулся с Тьмой, и вот вновь, на этот раз опять в Саргаделосе, делалась, возможно, еще одна бесплодная попытка связать воедино традицию и современность. По крайней мере, так понимал все это Антонио Ибаньес, и таково было стремление, которое двигало им вопреки всем терзавшим его противоречиям. Он был человеком Просвещения, считал себя таковым, но не в меньшей степени он был человеком веры и безупречной религиозности, от которых никогда не открещивался, а также человеком порядка, для которого король был воплощением права Создателя. Другие просвещенные люди действовали заодно с ним, но с некоторой оглядкой, ибо его предназначением было делать деньги, одни лишь деньги, а никак не теории или светские отношения: этим занимались Венансио и Бернардо. Только деньги, предприятия и деньги, деньги и предприятия, богатство, которое освобождает людей от векового гнета, но при этом меняя образ жизни людей, он никогда не принимал в расчет их мнение. Вот поэтому-то его и свергли представители Бога, в которого он верил, и люди его сословия. Вместе они подняли против него народ. Он был один.