Синие тучки - [28]

— Если, не дай Бог, что-либо случится, пришли за мною.

Одна мысль о том, что может случиться, сжимает горло Елены Александровны и давит ей сердце, точно тисками. Она не может смотреть без слез на это исхудалое, ярко пышущее горячечным румянцем личико, на эти глаза, ставшие громадными в короткое время мучительной болезни.

Эти глаза смотрят на нее, не узнавая матери, и заплетающийся в бреду язычок называет ее поминутно то Люси, то Марфушей.

Иногда легкий стук в коридорное окошечко будит Елену Александровну из ее тяжелого оцепенения, и в стекле появляется прелестная пепельная головка с длинными локонами… Но она машет головке руками и умоляющим жестом указывает на больную:

«Не испугай ее! Она забылась!»

И пепельная головка усердно трясет своими локонами в знак того, что поняла «маленькую», и исчезает.

Вчера утром Елена Александровна не могла, впрочем, отказать себе в удовольствии приложиться губами через стекло к губам сына… Но в эту минуту больная, встревоженная шорохом, застонала, и она опрометью кинулась к ней…

VI.

Ночь долгая, долгая… Елена Александровна все сидит, прикованная к своему стулу, и не спускает глаз с личика ребенка. Мужа она уговорила пойти прилечь в кабинете, дав ему слово, что разбудит, если положение Лидочки ухудшится.

Но этого ухудшения она уже больше не боится… Лидочке лучше сегодня… Лобик ее увлажнился, и дышит она много спокойнее и ровнее. Вот она пошевелилась на постели… Елена Александровна заботливо склоняется над нею… В полумраке комнаты, чуть освещенной крошечным огоньком лампады, она не может понять, спит или не спит ее девочка.

— Марфуша! — слабо доносится до слуха Елены Александровны.

— Пить хочешь, родная? — напряженным шепотом спрашивает она.

— Нет, Марфуша! — шепчет Лидочка, уверенная, что у ее постели сидит горничная. — Я не хочу пить! — и, помолчав с минуту, снова шепчет. — A как ты думаешь, Марфуша, наши уже доехали до Ниццы? Мне так скучно без них… особенно без мамы… Я не увижу ее до осени… и Гулю тоже… Гуля обещал привести апельсинов, но мне не надо… не хочу! Я хочу маму.

«Бредит!» — с тоскою подумала Елена Александровна, ниже склоняясь над постелькой.

— Так хочется маму… — повторяет Лидочка с тоскою, и ее слабенький голосок дрожит сильнее. — И зачем она не зашла ко мне проститься, когда уезжала!.. Я ведь люблю ее, Марфуша! Так люблю, когда она приходит крестить и целовать меня ночью. Ах, Марфуша!.. Сначала она подходит к Гулиной кроватке… стоит над ним долго-долго… потом к моей, перекрестит, поцелует и опять к Гуле… A я стараюсь не засыпать с вечера как можно дольше, чтобы увидеть ее… Сонную она целует меня крепче, нежели днем. Иногда m-lle Люси раз десять подряд спросит меня, когда я лежу в постельке: «Dormez-vous, Lydie?»[5] — a я нарочно закрою глаза и притворяюсь спящей. И жду… жду маму… A раз… я ждала долго… долго… она не пришла… т. е. пришла к Гуле, поцеловала перекрестила его, a про меня забыла, прошла мимо моей постельки и даже не остановилась… Я тогда долго проплакала, кажется, до утра и все думала, в чем я провинилась за день и за что сердится мама… Да, ты слушаешь меня, Марфуша?..

Елена Александровна, почти задушенная подступившими к горлу рыданиями, хочет отвечать и не может.

— Марфуша! — уже настойчивее и тверже повторяет слабый голосок, и, не получая ответа, маленькая головка поднимается с подушки и зоркие сознательные глазенки смотрят в упор на мать.

— Мама! — слабо и восторженно срывается с запекшихся губок Лидочки, — это ты, мама? Ты не уехала?..

Счастливая улыбка разливается по исхудалому личику больной. Елена Александровна рыдает навзрыд, осторожно сжимая в своих объятиях слабенькое тельце девочки…

Ярко улыбается апрельское солнышко в громадные окна детской.

Слабенькая, худенькая Лидочка, остриженная под гребенку, сидит посреди ковра на маленьком детском стуле с любимой куклой Алькой на коленях. Гуля, вооруженный палками от комнатного крокета, изображает собою гребца и капитана в одно и то же время.

— Ну, скорее, — важно говорит ему Лидочка, — торопитесь грести, мой милый, так мы никогда не доедем!

Но Гуле уже не до весел — он стоит, открыв ротик, посреди ковра и к чему-то прислушивается.

— Что ты? — спрашивает Лидочка, и вдруг алая краска заливает ее бледные щечки. — Это — она! Непременно она! Я знаю ее шелест! — лепечет она с радостным восторгом.

Да, это она! Их мама.

С легкостью девочки вбегает она в комнату, охватывает обоих детей разом и валится вместе с ними на ковер с криком, визгом и смехом…

— Что ты делаешь, маленькая? — с неподдельным ужасом восклицает Гуля. — Ты прошла по морю… и замочила ноги. Ведь мы ехали в Ниццу…

— Только «по-нарочному», — подтверждает Лидочка, и оба виснут на шее матери.

А в спальной барыни краснощекая Даша распаковывает сундуки и корзины, и уложив в них Лидочкины вещи и игрушки, снова запаковывает их.

Лидочка едет с мамой и Гулей. Папа будет навещать их в летние месяцы, иначе он не может — у него служба… Лидочка счастлива, а Елена Александровна еще счастливее дочки…

Она поняла, как крепко любит свою маму ее девочка и ни за что не расстанется с нею…

Синичка