Синие шинели - [100]

Оперативно-следственная группа, расследовавшая дело об убийстве Аверина, вот уже который раз собралась в кабинете Кузьменко.

— Пожалуй, сделано довольно много, — сказал он. — Давайте обменяемся мнениями, договоримся о дальнейших действиях. Участие Лыкова в убийстве можно считать доказанным, но работы впереди еще немало. Владимир Никитович, — обратился он к Казаченко, — как у вас держится Лыков?

— Я уже говорил, что Лыков, когда я поставил его перед фактами, просил дать ему время обдумать сложившуюся ситуацию. Обдумал. И заговорил. Утверждает, что с ним был Замарчик. Но сам Замарчик это категорически отрицает. Был он с ними третьим или его там совсем не было, на этот вопрос мы пока не можем ответить. Ни положительно, не отрицательно. Надо работать дальше. Зацепиться пока не за что.

— А если Замарчик говорит правду? — подумал вслух Кузьменко. — Кто же тогда второй убийца?

— Я уже сказал: мы пока не в состоянии ответить на этот вопрос, — откликнулся Казаченко.

В разговор вступил Гинзбург.

— Райзиманов, — сказал он. — Документы на имя Райзиманова у Замарчика нашли. А самого Райзиманова в живых нет. Известно нам и то, что в этой компании находился третий, которому удалось скрыться. Если он напарник Лыкова по аверинскому делу, то мы хотя бы имеем его фотографию. Скорее всего, именно он изображен на переклеенной фотографии.

Кузьменко повернулся к начальнику НТО и спросил, успели ли они размножить фотокарточку с паспорта мнимого Райзиманова.

— Да, конечно, — ответил тот. — Вот, пожалуйста…

Он протянул пачку фотоснимков. Кузьменко, оставив себе один из них, раздал остальные всем собравшимся.

— Вот посмотришь на него — и ничего худого не подумаешь, — сказал Кузьменко, продолжая держать в руках фотокарточку. — Я только одно замечаю: видно, он из срока в срок попадает. Волосы так и не успели отрасти, когда он фотографировался. Постарайтесь, товарищи, хорошенько запомнить его лицо. Возможно, в ближайшее время мы с ним столкнемся. Не человек же он невидимка…

* * *

Лыков вошел в кабинет Казаченко мрачный. Сел на стул и начал сам, не дожидаясь вопросов:

— Задали вы мне задачку, гражданин начальник… Ночи не сплю, все думаю. И так прикидываю, и эдак, а деваться некуда. Решил по душам поговорить.

— Пора бы, — сказал Казаченко.

— Я же, как вы знаете по моему паспорту, прожил не так уж и много. А все равно моя короткая жизнь для меня самого загадка. Вы не удивляйтесь. Я как втянулся, так не мог уж вылезти. Вот в Новосибирске, если по-честному, я не врал брату сначала. Думал завязать. Но не получилось. А совесть меня особенно не мучала. Привычка… Иной раз даже сам себе объяснить не могу…

— Так что же вы хотите сообщить следствию? — остановил его Казаченко. — Ведь не зря же вы про свои переживания тут начали…

— Я сперва спросить хочу у вас, гражданин начальник. Можно спросить?

— Спрашивайте.

— Вы как полагаете, суд, он как к моему делу подойдет?.. Учтет? Или вышка?

— Я сейчас ничего не могу сказать, — ответил Казаченко.

— Нет, вы скажите, учтут судьи или вышку дадут?

— Это решит суд. Слишком много тянется за вами хвостов.

— А-а… — скрипнул зубами Лыков. — Я потому и спрашиваю, что сам так думаю! Но уж чего тогда мне одному под пулю лезть. Что я тяжкое преступление — убийство — совершил, в том я признался на прошлом допросе. А на Замарчика наклепал. Не было его со мной.

— Зачем же вы лгали?

— Да так получилось. Замарчик все равно сидит и сполна получит за все. Так зачем же другого марать, на его след вас выводить? Думал — попадусь, тогда не рассчитаешься, если напарника продал. Пусть гуляет на воле.

— Так кто же тот, второй?

— Вы его знаете, как Илью, Илью Райзиманова. А еще как Толика… Ну, у него имен — следователей не хватит разбираться, — Лыков немного замялся.

— Договаривайте.

— Вячек он… Ну, Славка. А фамилия Бутченко. Шрам на шее, под левым ухом. Сам алма-атинский, но дома бывает редко. У матери…

Казаченко быстро соображал, как вести допрос дальше, чтобы Лыков не свернул снова на испытанную дорожку вранья.

— Сколько мы времени с вами зря потеряли, — сказал он устало. — Теперь надо наверстывать. Где вы познакомились с Толиком, с Бутченко, я имею в виду?

— В Новосибирске, в кафе. Сто пятьдесят с прицепом прихватили…

— А дальше?

— Дальше много чего было, гражданин начальник. Вы слушайте. Только за один раз не расскажешь…

* * *

На одной из заросших зеленью окраинных улиц Алма-Аты приютился небольшой старинный домик, со всех сторон окруженный садом. Много лет назад здесь поселилась семья Бутченко. Когда Славику или, как его звали соседские мальчишки — Вячеку, исполнилось шесть лет, семью постигло непоправимое горе — умер отец.

Все заботы о воспитании сына легли на плечи матери. Больше у них в семье никого не было. Шли годы. Мать постарела, стала прихварывать. Славик к тому времени перешел в шестой класс. Он стал неузнаваемым — грубым, резким, скрытным. Вернувшись однажды из больницы, она узнала, что сын бросил учебу. И никакие уговоры вернуться в школу на него не действовали.

— Ну, хорошо, сынок, — сказал она, хоть и знала, что ничего хорошего тут нет. — Раз ты учиться не хочешь, надо устраиваться на работу. Хочешь к нам на фабрику?