— Но проверить это можно?
— Пожалуй, да, — после некоторого размышления ответил Чойз. — Надо провести сравнительный генетический анализ волос похищенных и непохищенных детей.
— Волосы будут у вас через сорок минут!
— Это еще зачем?
— Для анализа.
— Что-о-о? Простите, Гард, но это уж слишком. Я не позволю запрячь себя в вашу телегу. Это, в конце концов, несправедливо! Когда гангстеры крадут одного младенца, в газетах поднимается визг и благородная полиция развивает бурную деятельность, как было с дочкой сенатора Доббса. А когда химические концерны медленно, но верно травят сотни тысяч детей, у них защитников не находится! Я вовсе не к тому. Гард, чтобы вы помогли мне, и тогда я помогу вам. Но кто-то же должен думать о тысячах, не размениваясь на единицы! У вас свое благородное дело, у меня свое.
«В чем-то он прав, — уныло подумал Гард. — Скверно».
— Что же мне делать?
— Обратитесь в медико-генетический институт, — сказал Чойз. — Они вам не откажут.
— Хорошо. — Гард встал. — Сколько надо провести анализов? И сколько они будут стоить?
— Минимум десять проб. Во что это обойдется? Тысяч в двадцать, я полагаю.
— Во сколько?!
— Двадцать тысяч кларков! Вы что, стали плохо слышать?
Увы, у Гарда был отличный слух… Двадцать тысяч кларков! Таких денег ему, конечно, не дадут. То есть дадут, если разрешит министр. Гард живо представил физиономию Воннела, слушающего доклад, и ему стало не по себе. Подобно многим чиновникам, Воннел презирал науку и не верил во всякие там гены. А уж гены в сочетании с рэкетирами (которых, как сообщила официальная пресса, в стране больше нет, и слухи о них распускаются оппозиционерами) да еще в сочетании с мистическими детскими волосами — это же анекдот! Гард и так не включал отчет о своей деятельности в ежедневную сводку на имя министра, не без основания полагая, что Воннел прихлопнет ее одним росчерком пера. А тут идти с докладом! Просить двадцать тысяч кларков!
— Чойз, — печально сказал Гард, — мне не дадут таких денег.
— Да? Вполне возможно.
— А без анализов я не могу поймать преступников.
— И это возможно, — сказал Чойз. — Кстати, как вы думаете, их много?
— Шайка.
— Десять человек? Двадцать? Сто? Поймаете одних — появятся другие: свято место пусто не бывает. Вы резальщик мозолей. Гард. Время от времени эта операция необходима, но мозоли-то остаются!
— Да пропадите вы пропадом! — закричал Гард, свирепея. — Если вас на моих глазах будет приканчивать бандит, я пальцем не пошевелю, потому что есть еще другие бандиты! Все, Чойз, договорились!
Старик определенно смутился.
— Зачем же так, право, — сказал он, — у нас теоретический спор…
— А детей похищают практически! И убивают тоже практически! Черт с вами! Я не намерен больше унижаться! Вы гуманист? Какой вы, к черту, гуманист, даже если вы и придумали свой адсорбент! Вы черствый и бездушный тип, которого я однажды по глупости выручил из беды, о чем буду жалеть всю свою жизнь! Прощайте!
И, хлопнув дверью, Гард бросился вниз по лестнице. Уже садясь в машину, он увидел, как раздвинулись бамбуковые шторы и на балконе появился старик, держа в руках белое полотенце.
— Сдаюсь! — прокричал сверху Чойз. — Тащите свои волосы! Пять образцов похищенных детей и пять образцов непохищенных!
— Вы бы еще громче орали! — зловеще прошипел Гард, но сдержать довольной улыбки все же не смог…
Ловушка сработала в тот же вечер. Часов около десяти в полицейском участке раздался сигнал, и дежурный, дожевывая бутерброд, небрежно ткнул пальцем в кнопку приема изображения. Удостоверившись, что аппаратура действует как надо, он включил кинокамеру, а затем вызвал Гарда.
Когда тот пришел, сеанс, длившийся всего полторы минуты, уже закончился. Дежурный допивал последнюю жестянку пива и на немой вопрос Гарда мотнул головой в сторону проектора. Туда уже была заправлена магнитная лента.
— Можете полюбоваться на своего зверя, господин комиссар, — сказал он, с сожалением встряхивая пустую жестянку.
Таратура прибыл минут через пять.
Вспыхнул экран.
— Он! — воскликнул Таратура, как только появилось изображение человека с заячьей губой. — Чарльз Бент!
Гард кивнул. Яркое и четкое изображение давало возможность видеть, что у старика маленькие кроткие глаза и шамкающий рот. На мгновение он исчез с экрана, видимо нагнулся. Потом появился вновь, уже с куклой Майкла в руках. Бережно поправил костюмчик, даже стряхнул пыль. Руки его дрожали, но явно не от волнения.
— Пьет, — сказал Гард. — Сайрус был прав.
Морщинистая шея старика напряглась: он приподнялся на цыпочки, чтобы положить куклу на место. Его заячья губа шевелилась. Уж не мурлыкает ли он про себя какой-нибудь пьяненький мотивчик? Гард угрюмо засопел. Нетрудно догадаться, что скажет этот тип на допросе. «Господин комиссар! — Голос у него, вероятно, плачущий. — Мне дают на чай за смешное и невинное дело, помилосердствуйте! Да, я беру кукол, но я же их возвращаю целенькими!..»
— Вы знаете, Таратура, — сказал Гард, — у нас сейчас даже нет формальных оснований его брать. Ведь он не ворует, а кладет вещь на место!
Мелькнул целлофановый пакетик, возвращенный в ячейку, и экран погас. Минута прошла в молчании.
