Синие глаза (рассказы) - [9]
Потом из кармана брюк вытащил смятый клочок бумаги, на колене разгладил его. Еще раз прочитал написанное: немецкое командование грозило расстрелом на месте всем тем, кто, попав в окружение, немедленно не сдастся в плен.
«Лучше бы додумались разбрасывать по лесам сигареты…»
Александр оторвал от листовки узкую полоску и скрутил цигарку: табак заменяла смесь из сухих березовых листьев и мха. После каждой затяжки он откашливался и сплевывал. Так и не докурив «папиросу», швырнул окурок, тяжело поднялся и пошел. Шел не спеша, часто потирая плечи и грудь: давно немытая кожа зудела и чесалась от пота, грязи и укусов насекомых. Медленно, кружась и переворачиваясь с боку на бок, опадали последние листья — желтые, оранжевые, коричневые…
Пересекая лесную дорогу, Александр задержался около уткнувшегося радиатором в ствол обгоревшего дерева, покрытого копотью трактора. Рядом, провалившись колесом в глубокую колею, свалилась набок пушка. Вокруг валялись разбитые ящики, снаряды. Казалось, брошенное орудие воздетым к небу стволом взывало о мести. Александр тяжело вздохнул, вспомнив свою взорванную под Ельней гаубицу.
Вскоре он вышел на опушку. Перед ним расстилалась ощетинившаяся колючими стеблями стерня. На скошенном поле сиротливо маячили неубранные, порыжевшие от дождей копны ржи. За жнивьем грязно-желтой полосой протянулся большак. Лениво вползая в серую, как бы старающуюся поглубже зарыться в землю деревушку, дорога рассекала ее надвое и исчезала в подступающем к самой околице перелеске.
Над кургузыми трубами избенок курились дымки. Глядя на эти дымки, Александр щурил наливающиеся злобой глаза и кусал губы. Он хорошо знал: на Руси днем в деревнях печи не топят. Значит, там сейчас немцы. Это им все холодно: это они с утра до ночи кипятят воду, жарят мясо и курятину, сжигая заборы, мебель, фруктовые деревья.
«Греетесь, сволочи… Ну-ну…» — спекшимися губами прошептал Александр и пошел дальше, придерживаясь опушки.
Небо дымкой опустилось на землю. Ветер, налетая порывами и тонко завывая, шатал деревья, и они недовольно шуршали и поскрипывали. Смеркалось. Низко, выплывая из-за верхушек осин и берез, скользили тяжелые тучи. Заморосил дождь. Приметив темно-зеленую ель, размашисто раскинувшую над землей лохматый лапник, Александр решил ночевать. Он забрался под густой навес, сгреб в кучу сухие иглы — получилось подобие подушки, натянул на уши пилотку, втянул голову в плечи, спрятал подбородок за воротник гимнастерки — дыхание приятно согревало грудь, — поджал к животу колени. Но несмотря на усталость, заснуть сразу не удалось.
Засунув руку за пазуху, Александр нащупывал маленькие живые комочки и давил их пальцами. В памяти выплыла недавняя встреча, оставившая после себя такое же гадливое чувство, какое он сейчас испытывал от этого занятия.
…Дня три назад он встретил в лесу человека, одетого в дерюжные отрепья, обутого в неведомо где раздобытые лапти. Увидев Александра, «мужичок» растерянно остановился. Поздоровались, разговорились. Александру сразу стало ясно: все, о чем говорит этот человек, — ложь. И все в нем — и лицо — землистое, заросшее рыжеватой щетиной, и маленькие бегающие глазки, и тонкие синеватые губы — вызывало неприязнь. А чем больше говорил встретившийся, тем сильнее хотелось Александру сжать в кулаке мышиное лицо дезертира и раздавить, как гнилушку.
Посетовав на ранние холода, «мужичок» вдруг неожиданно спросил:
— А что это ты серую-то не сбросишь? — Поймав удивленный взгляд Александра, пояснил: — Шинель-то тебе на какого лешего? Домой, поди, идешь… — Потом самодовольно похлопал себя по бедру: — Так оно спокойней…
— К своим иду… К фронту, — с трудом сдерживая себя, ответил Александр.
— Чудак человек, — захихикал «мужичок». — Какой там фронт. Поди сам видал, — и, понизив голос, заговорил, стараясь придать своим словам убедительность: — Дура! Одолел нашего брата немец. Капут. Теперь одно дело — по своим бабам. Поворачивай, друг, назад. От фронта будешь идти — они тебя и не остановят. Домой придешь — жив будешь. Сиди, не рыпайся — тебя и сам черт не тронет. А так… — «мужичок» махнул рукой. — Али жизнь не дорога? Одна-то ведь она?
Александр выругался и замахнулся. «Мужичок» испуганно отскочил в сторону.
— Ну чего серчаешь? Добра тебе желаю… А свои, если даже к ним попадешь, думаешь, по головке погладят? Смотри, как бы не так! Доказывай потом, что ты справный…
— Иди, мразь… — Александр еще раз выругался, повернулся к попятившемуся от него «мужичку» спиной и, не оборачиваясь, пошел на восток. Вдогонку ему донесся визгливый голос:
— Знаем мы таких вояк. Россию прос…, а еще петушатся!
Александр молча стиснул кулаки и ускорил шаги.
Подлая тварь! И откуда только подобная погань берется на нашей земле?! Неужели, гад, не понимает, какой ценой добились немцы своих успехов, что не зря, спасая Родину, столько советских солдат полегло в кровавых боях.
А он сам?
Когда не стало снарядов, когда в бензобаках тягача не осталось бензина, он своими руками взорвал орудие и решил пробираться к своим.
Разве он виноват в том, что сейчас остался один, оказался в стороне от полей сражений?
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.