Синие глаза (рассказы) - [7]
Дыхание у отца прерывистое, тяжелое, губы стали тонкими, синеватыми.
— Для меня всю жизнь партия была всем…
— Знаю, отец… Все знаю.
— Ты неплохой комсомолец, Сергей. И я бы хотел, чтобы ты стал хорошим, настоящим коммунистом.
— Конечно, буду, отец…
И вот они опять бредут пыльной полевой дорогой под безжалостно палящим солнцем, и грустно склоняются к коленям солдат глянцевитые головки созревающего льна. И снова — в какой уж раз за этот длинный день — где-то в конце колонны раздается глухой, короткий выстрел. Значит, еще один обессилевший от ран русский солдат окончил свой последний скорбный путь. Теперь, успокоившись навеки, лежит он у обочины проселка, уткнувшись просветленным лицом в горячую пыль, широко раскинув руки, словно пытаясь обнять потрескавшуюся от зноя землю.
Мертвые, говорят, срама не имут. И для тех крестьянок, что, тяжело вздыхая, зароют этого солдата необмытым в землю на краю ржаного поля, останется он еще одним неизвестным солдатом. А для тех, кто ждет его дома? Для тех, кто вычеркнет его из книги учета личного состава роты?
Впереди шел лейтенант из особого отдела. За ним, опустив голову, цепляясь за землю носками болтающихся на ногах незашнурованных ботинок, плелся Казаков — небритый, бледный, без ремня и без головного убора. Правой рукой он поддерживал прижатую к груди, перевязанную грязным бинтом левую руку.
Неделю назад, вечером, когда «юнкерсы» бомбили передний край, Казаков исчез. Сейчас его на полуторке привезли обратно в полк.
Сергей жадно, боясь пропустить хоть одно слово, слушает хрипловатый голос начальника штаба, оглашающего приговор военного трибунала. В первый раз он видит, как расстреливают человека. Во рту почему-то пересохло, но жалости к Казакову Сергей не чувствует. Он заслужил кару — этот трус, самострел, дезертир.
Медленно и тяжело движется колонна военнопленных. У большинства на ногах тяжелые, неуклюжие ботинки и обмотки, редко кто в сапогах. У всех зеленые петлицы на гимнастерках, и у всех одна мысль: хотя бы скорее встретилась на пути какая-нибудь, пусть самая захудалая, речушка. Тогда, наконец, переходя ее вброд, можно будет зачерпнуть несколько пригоршней взбаламученной сотнями ног воды и освежить запекшиеся, потрескавшиеся губы, утолить невыносимую жажду.
Густые заросли молодого ивняка спускались к реке. И от них и вода, и белый тонкий песок на берегу казались зеленоватыми.
Сергей расстегнул ремень, сбросил гимнастерку, стащил сапоги.
— А ты, — повернулся он к Вале, которая стояла в легком маркизетовом платьице. — Раздевайся!
— Сейчас… Ты только отвернись…
Наплававшись вдоволь — вода была чистая и освежающая, — они вылезли на берег и улеглись рядом на горячем песке — загорелые, здоровые, молодые. Сергей протянул Вале несколько кувшинок, сорванных им в одной из заводей. И вдруг увидел в разрезе черного лифчика белую упругую округлость девичьей груди. Какое-то мгновение он колебался, а затем привлек к себе девушку и прильнул губами к маленькой черной родинке.
… — Никогда, никому я не отдам тебя. Слышишь?
— Слышу…
— О чем ты думаешь?
— А если война?
— Пусть только сунутся. Впредь не повадно будет.
— Ты уверен, что так и будет?
— Ну, а как же иначе. Будем бить врага — и только на его территории.
От реки тянет прохладой, а от густой тени и вода, и песок кажутся зеленоватыми…
Первым в деревушку вползает немецкий грузовик с железными бортами. В кузове его на треноге установлен пулемет. Ствол направлен в сторону бредущих за автомашиной неровных рядов.
Улица безлюдна: деревушка затаила дыхание. Лишь печально трепещут поникшие пряди берез. Но в каждом подслеповатом оконце — прильнувшие к стеклам лица женщин, детей, стариков.
Свистят над поникшими головами пули, и вот, скорчившись, валится в седой придорожный бурьян один из пленных, неосмотрительно рванувшийся из строя к колодезному срубу. А над колонной по-прежнему несется грубое и резкое, ненавистное чужое: — Los! Los!
— Читай еще, Голубев, — говорит Анна Францевна.
— Proletarien aller Länder, vereunicht euch!
— Хорошо, Сережа, — учительница поправляет пенсне. — А теперь переведи, что ты прочел.
— Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
— Gut, gut. Setze dich. Садись.
Сережа возвращается на свое место, садится за парту. Очень хорошо. Меньше «четверки» немка не поставит. Значит, можно будет дома показать дневник и пойти на каток…
Анна Францевна вызывает к доске Сеню Минкина. Это лучший ученик в классе, знаток немецкого языка. Набрав в легкие побольше воздуха, он без запинки па память читает стихотворение Гете.
…Ей было лет шесть-семь этой русоволосой девчурке, неожиданно появившейся на улице, когда первая шеренга колонны военнопленных вслед за грузовиком уже вышла за околицу деревушки, а последняя все еще скрывалась в пыли, повисшей над проселком. В выцветшем сатиновом платьице, тоненькая и босоногая, она с трудом тащила ведро, держа в другой руке большую жестяную кружку. Но не успела девочка остановиться и опустить тяжелую ношу на землю, как к ней подскочил автоматчик. Он был молод, — пожалуй, одногодок Сергея, — белобрыс, строен. Воротник мундира у него был расстегнут, открывая сильную загорелую шею, а из нагрудного кармана игриво выглядывало несколько сорванных по дороге васильков. Придерживая правой рукой автомат, висящий на шее, левой он сильно и зло толкнул девочку, и та, не устояв на ногах, упала. Дребезжа, покатилась по торной дороге кружка, хлынула на светлое платьице, на запыленные ботинки солдат вода из опрокинутого ведра.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.