Синие глаза (рассказы) - [4]
— Остановятся…
— Это, кто знает. А вот наткнешься на немцев — и конец. — Борис снова полез в карман, вытащил аккуратно сложенный листок бумаги. — Читал?
Лужин увидал одну из часто встречавшихся ему немецких листовок.
— На кой черт ты ее таскаешь?
— Я, брат, много передумал за эти дни. И знаешь, по мне уж лучше плен, нежели пуля в лоб, так ни за что, ни про что. Ведь и разговаривать не станут, коль встретятся.
— Да ты что…
— Разве я виноват, что здесь вот оказался… один… Вон видишь, машут пока, зовут, — он кивнул головой в сторону танков. — Потом снова начнут стрелять. Осколок дурной заденет — и подыхай как собака… никому не нужный. Воды даже никто не подаст…
— Да ведь это же… — Лужин запнулся, не находя нужных слов.
— Знаю, знаю. Сейчас начнешь: измена родине, предательство. А кого я предал? И, можно подумать, тебе жизнь надоела? Впрочем, надоела — стреляйся. Все равно больше делать нечего. — Борис говорил зло, резко бросая фразы. Кивнув на лежащий рядом с Лужиным карабин, он презрительно скривил губы и деланно засмеялся: — На это надеешься. Как же, выручит!
— Выручит! Не затем мне оружие дали, чтобы я его под ноги врагу бросил… А ты, я смотрю, поторопился… За это, знаешь…
Над головой просвистел снаряд, и одновременно донесся звук орудийного выстрела: танки опять начали обстреливать лес. Лужин и Перцев, прикрыв головы руками, прижались к земле. Несколько осколков пронеслось где-то совсем близко, сбивая листья и ветки…
Выпустив наугад десяток снарядов, танки медленно двинулись к лесу, но, проехав метров двести, снова остановились. Теперь стали отчетливо видны белые кресты на серой броне. Снова открылась крышка башни у одного из танков, и из люка появилась черная фигура танкиста. Он соскочил на землю и, спокойно прохаживаясь около танка, стал махать рукой.
Лес молчал.
Лужин осмотрелся. Вблизи никого не видно. Кажется, здесь только он и Перцев. Тот лежал на спине, курил папиросу.
«Всем запасся, — с неприязнью подумал Лужин. — Пошарить было где».
Он вспомнил десятки брошенных автомашин, повозок. Чего только в них не было! Почему-то перед глазами встала застрявшая в болотце штабная машина, мимо которой он проходил сегодня на рассвете. На полу пишущая машинка, бумаги, раскрытый чемодан, из которого вывалились шелковое платье, еще какие-то предметы женского туалета…
Короткие автоматные очереди, доносившиеся сзади, стали слышны отчетливей, громче. Борис порывисто привстал и сидя прислушался.
— Слышишь? Автоматчики лес прочесывают. — Лицо у него стало бледно, напряженно. — Скоро здесь будут.
Лужин протянул руку к карабину.
— Будут или не будут, а я пока того гада, что руками машет, попробую убрать.
— Не смей! — Перцев схватил карабин. — Ты только стрельнешь — они весь лес разнесут… А с ним вместе и нас…
— Отдай карабин! — Голос Лужина звучит глухо, угрожающе. А в мыслях: «Неужели и у меня такие глаза?»
— Успокойся. И не двигайся. — Борис сует руку в карман. Леонид видит перед собой маленькое, кажущееся бездонным отверстие в стволе нагана и инстинктивно откидывается назад. Перцев криво улыбается:
— Ты уж извини меня, дружище, но я не хочу, чтобы ты делал глупости.
Леонид молчит, тяжело дышит.
«Что же это такое? Впрочем, он всегда думал только о себе, любил себя одного. Дружил, когда находил в этом выгоду».
— Это идиотизм, сидеть и ждать, пока сюда придут автоматчики. Уж тогда-то пощады не будет.
«О чем это он… Ах, да… Сволочь… Трус…».
— Какую пощаду ты ждешь? У нас есть оружие… И наши недалеко…
Перцев не слушает. Он, должно быть, давно решил, что ему делать. И сейчас торопливо, горячась, стремится склонить Лужина на свою сторону.
— Да пойми же ты, наконец, ведь ты никогда не был дураком, Леня. А только круглый дурак может ни за что отдать жизнь. Никто даже не будет знать, как тебя убьют. А там, — Борис кивнул в сторону танков, — жизнь.
Леонид грубо выругался.
— Ругайся сколько угодно — дело твое. Только помни: тех, кто сам не сдается, они убивают. А останемся живы — видно будет.
— Туда я не пойду. И ты не пойдешь. Нет туда дороги.
— Довольно. Хочешь подохнуть — подыхай: твое личное дело. А мне жить не мешай.
— И ты это называешь жить?
— Да, жить… Как угодно, но жить. — Борис отшвырнул карабин в сторону. — Надеюсь, ты не станешь мне на пути. Не убивать же мне тебя в конце концов. Тем более, что я в свое время… Впрочем, стоит ли вспоминать…
Но оба вспомнили.
Ледоход на реке. Наскакивающие одна на другую и с треском раскалывающиеся льдины, бурлящая коричневая вода. Не желая отставать от друга, Леонид, почти не умеющий плавать, тоже прыгает с льдины на льдину. А на берегу что-то кричит, отчаянно машет руками испуганная Ольга. И вдруг край льдины отламывается, Леонид падает в ледяную воду… Да, он обязан Перцеву жизнью: тогда Борис бросился за ним в реку, помог добраться до берега…
— К сожалению, этого нельзя забыть. Но лучше бы ты тогда вместе со мной пошел на дно…
— Это было бы совсем ни к чему. Погибнуть — не фокус. Надо уметь жить…
— Не всякий может и умереть по-человечески.
Борис поморщился:
— Все это слова. А жизнь одна.
— Нет, это не только слова. «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Помнишь?
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Нада Крайгер — известная югославская писательница, автор многих книг, издававшихся в Югославии.Во время второй мировой войны — активный участник антифашистского Сопротивления. С начала войны и до 1944 года — член подпольной антифашистской организации в Любляне, а с 194.4 года — офицер связи между Главным штабом словенских партизан и советским командованием.В настоящее время живет и работает в Любляне.Нада Крайгер неоднократна по приглашению Союза писателей СССР посещала Советский Союз.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.