Синие глаза (рассказы) - [23]

Всего несколько шагов — и фигура в солдатской шинели растворилась в тускло-белом молоке тумана. Галина поправила платок и медленно пошла домой.

А через два дня у колодца, где женщины обычно собирались не только, чтобы набрать воды, но и посудачить, услышала Галина последнюю новость: деревенские ребятишки, ходившие в лес за хворостом, наткнулись там на убитого красноармейца. Кто он, куда и откуда шел — никто, разумеется, не знает. Ребятишки сбегали в село, принесли лопаты и сами похоронили бойца на высоком берегу реки, под старым дубом.

В тот же день Галина разыскала сына своей золовки — Ваську: тот, конечно, не мог не быть в лесу и наверняка знал подробности. Но сколько Галина ни расспрашивала парнишку об убитом, тот так ничего определенного и не сказал.

— Как все наши… в шинели… в сапогах… Лицо все разбито, в крови: мать родная не узнала бы…

— Ну, а документы? В карманах что-нибудь было?

— Ничего не было. Должно быть, немцы забрали. Или сам уничтожил.

Васька хмурился, вертел головой, неуклюже переминался с ноги на ногу. Видно было, что не хочет вспоминать виденное, хотя и не может забыть его.

— Ну, ничего, гады. Вам тоже будет, погодите!.. — неожиданно закончил он свой сбивчивый рассказ и шмыгнул носом…

День был как и все предыдущие — сырой, пасмурный. Переброшенные через узкую, густо поросшую у берегов сухим камышом речушку, ветхие кладки жалобно скрипели, прогинаясь под ногами, а вода казалась густой и тяжелой.

Галина сразу нашла старый раскидистый дуб. Еще издали заметила у его могучего основания свежий холмик земли. Она подошла ближе, пальцами свободной руки ухватилась за влажный ствол молодого береста.

Кто он, этот неизвестный солдат, что зарыт в сырую, остропахнущую увядшей листвой и грибами землю? Не тот ли славный и улыбчивый парень, что переночевал у нее в хате и который так уверенно обещал приехать в гости, как только доконает немца? Или кто другой — мало ли их шло и идет туда, к фронту, — попавших в окружение, бежавших из плена? Молодой ли он или пожилой? И кто ждет его, выплакивая по ночам глаза: мать, жена, невеста?

А может быть, это возвращался Степан?

Никто этого не знает. И теперь никогда не узнает…

С жестких, покоробившихся листьев дуба, с его узловатых ветвей изредка срываются крупные капли и тяжело падают на рыхлую землю. Тихо шуршат кусты, скрипят стволы деревьев, и кажется: скорбно вздыхает оголенный осенью неприветливый лес. Печально смотрит на могилу неизвестного солдата женщина и озябшей рукой кладет на нее букетик бессмертников — иммортелей.

…Годы — как воды: они бегут и бегут. Но неизменно каждый год приходит весна, пенным кружевом цветения вновь окутываются сады, а луга и поляны заполняют рвущиеся к майскому солнцу цветы и травы. И тогда на скромном могильном холмике, что приютился у подножья старого дуба, на высоком берегу реки особенно много цветов. И в каждом из них живое тепло человеческого сердца, великая благодарность тому неизвестному солдату, который в годы лихолетья отдал свою жизнь, веруя в нашу Победу, непроходящая боль о тех, кто никогда не вернется.

Шнурок

Олег стоит перед витриной, залитой мертвенным светом люминесцентных ламп. Сверху доносится монотонное шипение красных неоновых букв. Оказывается, они имеют свой голос. Только услышать его можно, когда город начинает дремать на голосистых улицах становится по-деревенски тихо.

В центре витрины бутафорная патефонная пластинка. Она во много раз больше обычной. На выкрашенном в черный цвет диске танцующая пара, вырезанная из толстой фанеры: девушка — в белом бальном платье с широкой, вздувшейся парусом, юбкой, — ее вылощенный партнер — в черном вечернем костюме.

У Олега нет такого элегантного костюма. Его вполне устраивает добротный выходной костюм из синего «метро» с узенькой белой строчкой. А вот то, что нет у него девушки, с которой было бы приятно пройтись по задремавшим улицам, это хуже. Всегда лучше коротать время вдвоем, а не одному, как сейчас.

Девушки не балуют Олега вниманием. Им нравятся парни статные, сильные, веселые. А он долговяз и тощ, фигура у него нескладная, движения какие-то вялые, расслабленные. И походка некрасивая: идет и волочит ноги, нудно шаркая подошвами. Ко всему этому Олег еще излишне застенчив и робок.

Ну, в общем, «Шнурок», как его добродушно называют товарищи. И Олег свыкся с этим шутливым и незлобивым прозвищем, которым его окрестил Петька Ищенко.

Ничего не поделаешь. Жаль только, раньше никто не надоумил спортом заняться всерьез.

Он отходит от витрины и идет дальше по проспекту Мира. Идет просто так, без всякой цели, прогуливаясь.

Можно было бы зайти к Петьке, живет он здесь неподалеку. Но его наверняка не застанешь. Вечерами Петр никогда не сидит дома. А по утрам, как правило, появляется в цехе запыхавшийся и заспанный. Потом в течение всего рабочего дня, особенно после перерыва, частенько поглядывает на часы. Олег знает: вечером у Петра очередное свидание.

Сейчас он встречается с Валей — худенькой, вертлявой чертежницей из отдела главного конструктора. Это его очередное увлечение. А до Вали встречался с Машей Ворониной — инструментальщицей из их цеха. Теперь они подчеркнуто сухо здороваются и уж никогда не увидишь их за одним столом в заводской столовой во время обеденного перерыва. А раньше было — водой не разольешь.