Синие фонари - [48]
Вскоре он сделался кумиром детворы квартала. Со свойственной им чуткостью ребята быстро ощутили его мягкость и доброту и приходили наслаждаться в его обществе весельем. Кто повиснет у него на плече, кто обнимет за шею, кто взберется на спину. Вдоволь поиграв и пошалив, каждый выбирал себе местечко рядом с ним и мирно засыпал, а старик ласково гладил детей, словно оберегая их от бед, как птица, заботливо простирающая крылья над головами птенцов.
Дети собирали тряпье и листья и приносили их «Будде», а он мастерил для них удивительные игрушки, доставлявшие им несказанную радость: осла с отвислыми ушами, верблюда с высоким горбом, корабль с трепещущими парусами, девушку в нарядном платье. Вскоре «Будда» стал получать много подарков от жителей квартала; особенно щедры были матери. Так он жил, обеспеченный хлебом насущным, и ничто не тревожило покоя его души. Но мудрый старик знал, что счастью неизменно сопутствует несчастье, радость всегда идет рука об руку с горем… И действительно, мало-помалу горьким проклятьем его жизни стал торговец вареными бобами, чья лавка помещалась рядом с его жилищем. Сухой и тощий торговец этот напоминал костлявую селедку. Стоял он большей частью у котла, где варились бобы, мрачный и злобный, словно злой дух, загнанный в бутылку. На его потном лице шевелились мохнатые брови, из-под низкого лба смотрели маленькие колючие глазки; он не переставая ворчал и бранился по всякому поводу.
Всем было ясно, что эти два человека — добрый «Будда» — любимец детей и неприветливый торговец бобами — никогда не поймут друг друга. Скрытая ненависть, словно невидимая стена, разделяла их. Да и разве могли они симпатизировать друг другу — вокруг «Будды» целыми днями резвились дети, торговец же терпеть не мог их звонких голосов и веселых шалостей, и даже вида их не выносил. Человек этот жил бобылем — не было у него ни жены, ни детей, ему была чужда любовь к близким, забота о слабых, нежность и дружба — все то, что согревает семью, как огонь очага — дом!..
Молодости присущи задор и смелость. Дети обычно стремятся одержать верх над теми, в ком чувствуют своего врага. Вот почему все ребята квартала преследовали насмешками торговца, и чем громче он бранил их, тем больше они ему досаждали.
От доброго старика ничего не ускользало. Он молча наблюдал за этой враждой и, выслушивая жалобы детей, загадочно улыбался, скрывая свои мысли и чувства. Если торговец обижал какого-нибудь мальчишку, тот, заливаясь слезами, бежал к «Будде», ища у него утешения… Торговец, проходя мимо развалин и видя детей, осаждающих «Будду», бросал на них злобные взгляды и в ярости сплевывал.
Ссоры между детьми и торговцем не прекращались. Они то и дело переходили в стычки, и однажды этот жестокий человек избил дубинкой веселого шалуна и проказника, признанного предводителя всех мальчишек. Кровь ручьем хлынула из головы бедняги, и он с плачем бросился к своему защитнику. «Будда» нежно любил этого мальчугана, в раннем детстве лишившегося родителей и такого же беспредельно одинокого, как он сам. Когда он увидел ярко-алую кровь, струившуюся по детскому личику, его собственное лицо подернулось суровым облаком гнева и печали. Губы у него задрожали, он заскрежетал зубами и окинул торговца, стоявшего в дверях лавки, испепеляющим взглядом. Потом приласкал ребенка и с величайшей осторожностью перевязал его раны.
Остаток дня «Будда» просидел с закрытыми глазами, но всякий, кто пристально всмотрелся бы в его лицо, заметил бы, что по нему пробегают судороги — так волны бороздят поверхность моря перед бурей. Ночью старик впервые за много лет покинул свое пристанище и пробыл в отсутствии больше часа. Затем бесшумно, медленным шагом возвратился к себе, с трудом волоча грузное тело. Видимо, он спешил достичь своего убежища до наступления рассвета. Едва он, прерывисто дыша, опустился на свое привычное место, тяжелый сон смежил ему веки. Вскоре на лице спящего появилась неизменная улыбка — символ блаженного покоя…
Лишь только взошло солнце, среди жителей квартала разнеслась страшная весть: ночью за лавкой, в своем жилище был убит торговец бобами! Поднялся шум, начались толки да пересуды. Люди толпились у дома торговца, вытягивая шеи и заглядывая в помещение, пытаясь понять, почему преступник не ограбил покойного, почему оставил нетронутыми его деньги и вещи. Вскоре явились блюстители порядка — полицейские в плащах с блестящими позументами. Они важно ступали по земле, в шагах их, казалось, слышалась угроза…
А в глубине развалин в своей неизменной расслабленной позе неподвижно сидит, скрестив ноги, старый «Будда». Вокруг него резвятся дети. На его пухлом лице застыла светлая улыбка, дышащая умиротворением и покоем.
«Отдаю тебе всю свою душу»
Перевод К. Юнусова
Мои друзья Фарид и Аббас пригласили меня провести у них несколько дней на чудесной даче в Сиди Бишр[42]. В Каире стояла невыносимая жара, и я с большой радостью принял их предложение. Упаковав вещи, я отправился в Александрию.
Фарид и Аббас — братья, женатые на двух сестрах; живут они вместе согласно и дружно.
Когда поезд прибыл в Сиди Бишр, вся семья уже ожидала меня на перроне. Едва я выпрыгнул из вагона, на шею мне бросилась прелестная девчурка.
