Синие фонари - [28]
— Что случилось, Умм Лабиба? Что за шум?
— Я хочу получить свои деньги? Вам не удастся их прикарманить! — закричал извозчик.
Икбаль улыбнулась:
— Мы хотим прикарманить твои деньги? Вот удивительно! У нас и в мыслях такого не было!
Только тут Уста Шихата заметил вызывающую красоту Икбаль. У него помутилось в глазах, гнев его сразу остыл.
— Извините, госпожа, но у меня ведь семья… — пробормотал он, глотая слюну и не отрывая глаз от ее тела, такого белого и нежного.
Видя, что извозчик потерял голову, Икбаль мягко проговорила:
— Неужели ты не веришь, Уста, что в моей сумочке сейчас совсем нет денег? Идем, я тебе покажу.
И она вошла в свою комнату. Уста Шихата последовал за нею. Занавеси в комнате были приспущены — здесь царил полумрак, пропитанный ароматом духов. Уста Шихатой овладело странное волнение, как будто его перенесли в какую-то волшебную страну, где все — тайна и мечта. Он устремил на Икбаль жадный взгляд, и она словно плыла перед ним, полуобнаженная, то приближаясь, то удаляясь в поисках своей сумочки. Уста Шихата вспомнил красавиц, которые катались со своими возлюбленными в его коляске, тех, кого он так долго и страстно желал. Он вечно тешил себя мечтой о них, но всегда возвращался домой с тоской и разочарованием…
Наконец Икбаль нашла сумочку, подошла к нему и совсем кротко произнесла, раскрывая ее:
— Вот видишь, в ней нет денег! Не придешь ли завтра? — И она бросила на него кокетливый взгляд.
Глаза извозчика засверкали, губы расплылись в странной улыбке. Он сказал:
— Я не могу отсюда уйти, ханум. Куда легче войти в баню, чем выйти![27]
Икбаль улыбнулась, остановилась перед ним и с минуту пристально глядела на него. Потом вдруг прижалась к нему и поцеловала в губы долгим поцелуем. Уста Шихате показалось, что весь мир завертелся вместе с ним. Он вздрогнул, как от электрического разряда. Никогда в жизни не ощущал он такого блаженства.
С тех пор Уста Шихата больше не являлся к Икбаль-ханум требовать своих денег.
Шейх Сейид слабоумный
Перевод А. Долининой
На полевой дороге показалась фигура шейха Сейида. Он шел медленно, задыхаясь под тяжестью своего огромного тела; одной рукой он загребал, как веслом, помогая себе при ходьбе, другой держал конец мешка, переброшенного за спину. В мешке были остатки пищи, которой его одаривали добрые люди. Грязная галябия[28] — единственная его одежда — вздувалась от резкого ветра, и тогда он казался еще огромнее. Иногда ветер приподымал рубаху, и из-под нее выглядывали растрескавшиеся, непомерно большие, как у слона, голени.
Шейх Сейид направлялся к арыку, который наполнялся водой от оросительного колеса; он спустился в том месте, где поят скот, и с жадностью начал лакать воду, как лакает животное, измученное жаждой.
Амм Хадар, садовник, который присматривал за быком, приводившим в движение колесо, подошел к шейху Сейиду, схватил его руку, поцеловал ее и потом сказал:
— Помолись за меня, шейх Сейид! Помолись за меня, чтоб Аллах сжалился надо мной и исцелил Умм Абд ас-Селям, мою бедную жену…
Шейх Сейид ответил ему невнятно и хрипло:
— Да будет проклят твой отец, и ты, и она!
Садовник улыбнулся и снова поцеловал руку шейха Сейида.
— Да услышит тебя господь наш! — сказал он и вернулся к своему быку, а шейх растянулся на берегу арыка и, положив руку под голову, уснул.
Когда-то, в давние времена, шейх Сейид был главой семьи, славился рассудительностью и добрым нравом. Все уважали ого и любили. Жил он вместе с братьями в полном достатке: они владели десятью федданами[29] земли, обрабатывали ее сообща и урожай делили поровну. Им принадлежал также дом отца; был он большой и просторный и вмещал всех братьев вместе с женами, детьми и скотом.
Так дожил Сейид, всеми уважаемый и почитаемый, до пятидесяти лет. Но однажды он возвращался домой верхом на осле, и случилось так, что осел споткнулся и сбросил его на землю. Сейид ударился головой о большой камень и остался лежать, истекая кровью. Его отнесли домой. Несколько недель он был без сознания, его трясла лихорадка. А когда зажила рана и прошла лихорадка, оказался Сейид Абу Аллам не таким, как прежде, — он стал инвалидом, потерял память и не был теперь пригоден ни для какой крестьянской работы. Братья перестали брать ого в поле. Все свое время он проводил во дворе, играя с детьми. Когда же болезнь затянулась, — а лечение стоило дорого, — стали братья раздумывать, как бы им избавиться от калеки и жить в свое удовольствие. В конце концов они решили прогнать его вместе с семьей и отобрать все имущество. Было у шейха Сейида многочисленное потомство, но ни у кого из них не хватило сил защитить свои права.
И ушла семья, изгнанная из дома, и потащили домашние за собой шейха Сейида, будто скотину или вещь какую-нибудь. Они поселились в маленьком полуразрушенном домике и зажили там горькой жизнью, кое-как добывая себе пропитание.
А шейх Сейид по-прежнему пребывал в спокойствии и безделье: не выходил из дому, проводя время с ребятишками, или просто спал у стены, не различая ни дня, ни ночи. Он потолстел, живот его обвис, всклокоченные волосы слиплись от грязи. Вид его стал отвратительным. Прежние черты — черты человека разумного и работящего, сильного и храброго — исчезли под этой дикой маской с блуждающими мутными глазами, — так скрывается яркий свет за грязным, пыльным стеклом.
