Синее железо - [11]
— Мы пустим вперед на разведку небольшие отряды, шаньюй, — осторожно вмешался советник, — и если перебежчик говорит правду…
— А если он лжет? Поэтому я приказываю тебе: передай китайца в руки Ирнака, моего палача, и пусть он прижжет ему больные пятки каленым железом. Когда пахнет жареным, язык человека начинает бренчать, как оружие у плохого всадника.
— Слушаю и повинуюсь, шаньюй.
— А теперь позови сюда шамана. Я хочу послушать его предсказание.
Вошел верховный шаман, одетый в шкуру горного барса. Подол шкуры, едва прикрывающий тощие ляжки шамана, был увешан колокольцами, и при каждом движении они звенели на разные голоса. Голову шамана покрывала остроконечная берестяная шапка, утыканная иглами дикобраза.
Не сняв шапки, шаман уселся на ковер и поставил перед собой медное блюдо на коротких кривых ногах, изображавших когтистые лапы лесного зверя росомахи. Он посыпал блюдо мелким серым порошком, потом достал из-за пазухи два шарика величиной с орлиное яйцо и положил их сверху.
— Дайте огня, — хрипло сказал шаман.
И Ант опасливо подал ему горящую ветку. От прикосновения ветки по блюду пробежала синяя змейка, и шарики задымились. Дым был желтый, он становился все гуще и гуще, постепенно закрывая лицо шамана причудливым облаком. Пахло чем-то острым и кисловатым. Облако вдруг осветилось изнутри и стало кроваво-красным. Очертания его все время менялись….
— Я вижу много крови, шаньюй, — ясным голосом заговорил шаман, хотя шаньюй, видевший его лицо сбоку, готов был поклясться, что шаман не открывал рта. — Эта кровь наших врагов. Я вижу, как кони твоих храбрецов ступают по их трупам. Я слышу звон наших победных мечей, разбивающих вражескую броню, как гнилую кору! Я чую запах тления и пожаров — самый приятный запах для воина! Слышите вы его?
Шаман взмахнул руками, и на гостей пахнуло трупной вонью, перемешанной с запахом гари.
— Мы пойдём на землю Китая и оставим там только пепел, только горячий, пляшущий пепел, и над ним будут кружить одни стервятники! Реки потекут слезами и кровью, и все живое будет брошено под копыта наших коней! Да будет так!
— Да будет так! — хором повторили каганы, вскакивая со своих мест и бешено потрясая поднятыми кулаками.
Из-за стены шатра донесся вдруг протяжный крик боли и отчаяния. Это расспрашивал перебежчика Карающий меч шаньюя Ирнак.
Крик отрезвил гостей, и многие из них поежились, представляя себя на месте китайца. Один шаньюй не повел бровью. Поднявшись, он сказал шаману:
— Твое предсказание обрадовало меня. Если оно сбудется, ты получишь табун отборных коней. — Шаньюй повернулся к каганам: — Все вы сыты и пьяны. Ступайте спать. Завтра я объявлю вам свою волю.
Глава 5
Под утро вызвездило и пал легкий мороз-утренник. С восходом солнца хуннуский стан был уже на ногах. По степи носились всадники-рабы, пригоняя с пастбищ табуны заводных коней[37]. Воины разбирали лошадей, подбирали сбрую, проверяли исправность луков и точили мечи. Женщины хлопотали у костров и укладывали в переметные сумы запасы пищи: куски жареного и копченого мяса, сыр, бурдюки с кислым кобыльим молоком.
Из шатра вышли шаньюй с сыном, оба в боевых доспехах. Они опустились на колени и вознесли молитву Солнцу. Потом им подали коней, и они медленно поехали через лагерь. Изредка шаньюй подзывал кого-нибудь из воинов и придирчиво осматривал его оружие: остер ли меч и туго ли натянут лук.
Сотники охапками носили каленые стрелы и раздавали их своим всадникам. Караван с этими стрелами прибыл из страны динлинов[38] еще зимой, но по приказу шаньюя их приберегали до весны, до первого набега. На охоте же годились и костяные.
Шаньюй остановил коня в таборе латной конницы. Крепкие, на подбор, воины были одеты в панцири из роговых и железных пластин, которые тускло отсвечивали на солнце. Под стать всадникам были и кони — крепконогие, грудастые, даваньские жеребцы[39], все одной огненно-рыжей масти. Они славились быстрым бегом и сказочной выносливостью.
Шаньюй повернулся к сыну и сказал, кивнув на латников:
— Эти удальцы пойдут передовыми, и поведешь их ты, Тилан. Я хочу посмотреть, крепка ли твоя рука, рука будущего полководца и шаньюя.
— Да будут твои годы бесчисленны, как звезды на небе, отец! — воскликнул наследник, и лицо его засветилось радостью. — Я первым ворвусь в город, и ты увидишь, что я недаром провел четыре года в схватках с восточными соседями!
— Китайское войско — не те простодушные дикари, с которыми ты привык иметь дело, — проворчал шаньюй. — Поэтому будь осторожен.
Сотни постепенно выстраивались на неоглядной волнистой равнине. Изредка из их рядов нетерпеливый конь выносил всадника вперед, и звонкий лед в логах разбегался под копытами белыми звездами.
Шаньюй передал каганам приказ: «Буду рубить голову всякому, кто отстанет или уйдет в сторону от своей сотни». А чтобы приказ не казался пустой угрозой, в хвосте войска был поставлен отряд горцев-кимаков[40], одетых в рысьи шкуры.
…И стотысячное войско двинулось навстречу солнцу, туда, куда улетела свистящая стрела шаньюя.
Вслед за ним тронулись обозы с питьевой водой, пищей, оружием и штурмовыми лестницами. Повозки на деревянных без спиц колесах уныло заколыхались на гребнях холмов. Огромные, выше человеческого роста, колеса скрипели так, что можно было оглохнуть.
Юрий Григорьевич Качаев родился в 1937 году в сибирском селе Бражное. В трудное военное время учился в сельской школе, затем окончил институт иностранных языков. Трудовая деятельность писателя связана с детьми: он работал учителем, сотрудничал в газете «Пионерская правда» и журнале «Пионер». Юрий Качаев много ездит по стране. Он побывал на Памире, в тундре, на Курильских островах — у пограничников, археологов, моряков. И поэтому «география» его книг (а их больше пятнадцати) так обширна, и самые разные люди живут в его рассказах и повестях.
На высоком скалистом берегу в Калифорнии, неподалеку от Сан-Франциско, до сих пор стоит одинокая старая крепость, обнесенная палисадом. Внутри ее — темные от времени и непогоды бревенчатые здания и маленькая церквушка. Это форт Росс, самая южная точка бывших русских владений в Америке. Он был основан по распоряжению главного ревизора Российско-Американской торговой компании Николая Петровича Резанова сто шестьдесят лет назад. Во второй половине XVIII века на севере Тихого океана русские мореходы — первооткрыватели Алеутских островов и Аляски — продолжали прокладывать пути в Неведомое.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.