Синее Пламя - [5]

— Приступим к делу. — Нетерпеливым жестом Барт оборвал велеречивые приветствия смотрителя. Тот, разумеется, поспешил представиться, но его имя инквизитор знал и так, а Шенк пропустил мимо ушей. А длинные излияния на тему «как же мы все счастливы, что столь выдающийся человек оказал нам честь» наскучили инквизитору много лет назад. — Где будет проходить заседание суда?

— В храме Святой Сиксты, господин инквизитор, — раболепно склонился в поклоне Смотритель.

— Веди, — бросил инквизитор и, махнув своим спутникам, приказал им следовать за собой.

Вообще говоря, инквизитор Камингс Барт был личностью весьма впечатляющей. Седой старик, высокий, статный — как будто годы, выбелив волосы, не смогли согнуть его спину. Говорят, в юности он неплохо владел оружием и однажды вышел живым из настоящей бойни, отделавшись лишь легкой хромотой на всю оставшуюся жизнь. Одни, прежде всего те, у кого совесть была нечиста, его смертельно боялись. Другие — уважали… а кое-кто считал давно выжившим из ума стариком, которому пора бы уж и на покой, мемуары писать да на солнышке греться. Ему было уже за семьдесят, иные в эти годы превращались в настоящую развалину, но Барт все еще сохранял и силу духа, и — насколько это было возможно — крепость тела. Что же касается дела, которым он занимался всю свою жизнь, — старик досконально знал все законы, все прецеденты и никогда не отступал от них, повинуясь влиянию момента или звону золота. Если факты свидетельствовали против обвиняемого — тому ничто не могло помочь. Ни слезы родственников, ни покаяние… ни даже позиция, занятая темпларом.

Красноглазый знал Барта уже много лет, а потому воспринимал все сомнения и метания своего молодого спутника с легкой иронией. Если в действиях ведьмы нет состава преступления, то защита темплара ей и не понадобится, если же использование запретного колдовства будет доказано… тогда даже вмешательство всех темпларов Ордена не поможет изменить вердикт. Но мальчику нужно привыкать к реальной жизни, привыкать к тому, что не все и не всегда получается так, как хочется. Этому учат в Семинарии Ордена — но там, среди древних стен, все это кажется пустыми словами. Только жизнь расставит все по своим местам.

Двери храма предусмотрительно распахнулись перед процессией. Это строение было скромным, более чем скромным, — но очень старым. Лет триста, а то и четыреста. Шенк с легким трепетом вступил в полумрак центрального зала, слегка пронзенный цветными лучиками солнца, пробивавшимися сквозь пыльные витражи. Юноша поднял голову, присмотрелся — обычные сюжеты. Святая Сикста, исцеляющая ребенка, Святая Сикста — наставница… Такой витраж могли сделать и в прошлом году, и сто лет назад, и тысячу. Орден не просто уважал традиции, он всеми силами их поддерживал. И, по большому счету, этот храм мало отличался от того, что мог быть построен сейчас. Разве что новый будет более чистым, стекла в витражах — более прозрачными, а лепные украшения на потолке — менее искрошившимися от времени.

И все-таки здесь, в этом скромном храме в маленькой, находящейся вдалеке от по-настоящему обжитых мест деревеньке, витало в воздухе нечто… особенное. Как будто стены эти и в самом деле вмещали в себя частичку духа самой Святой Сиксты. Говорят, она любила спокойные, тихие места вроде этого.

Камингс Барт, прихрамывая, поднялся на возвышение в дальнем конце зала, где уже стоял массивный стол и ряд глубоких кресел. В это время слуги зажигали многочисленные свечи. Конечно, можно было распахнуть окна, открыть двери, впустить в храм свет… Но, как говорила Святая Сикста: «Легко помнить о Свете, видя солнце, легко винить Тьму, спотыкаясь в ночи, лишь находясь в сумраке, можно искать в сердце истинную Веру». Потому и проходили судилища в полутемных храмах или залах, а если таковых не находилось, тогда просто на рассвете или на закате — и в этом случае приговор должен быть обязательно вынесен до наступления темноты или до восхода солнца.

Инквизитор тяжело опустился в глубокое, обитое слегка потертой красной кожей кресло. Повинуясь чуть заметному жесту, рядом сел Легран, кое-как пристроив ножны меча и положив руку на эфес. Род занял место позади инквизитора — ему не полагалось участвовать в суде, не полагалось ни словом, ни вздохом, ни гримасой высказывать свое мнение… потом он мог говорить что угодно, но сейчас не имел права голоса. Палач должен быть нем — а буквально три сотни лет назад он обязан был скрывать и свое лицо, ибо правосудие безлико, немо и глухо… ко всему, кроме гласа закона. По другую сторону от Барта пристроился смотритель, явно тяготившийся необходимостью участвовать в процессе, — но и у него, как в свое время у Шенка, не было выбора. Тот, на кого указывал палец инквизитора, обязан был стать членом суда, таков был древний, еще со времен Святого Галантора, закон — судят трое, ни больше ни меньше. У самого края стола сел писец, тщедушный человечек с крысиным лицом, его задачей было записывать каждое слово, относящееся к делу. Потом записи будут переписаны набело, одну копию оставят смотрителю, Другую инквизитор увезет с собой и передаст на хранение в Сайлу, главную цитадель Ордена.