— Передам. — киваю я. Мы сидим за столом и где-то в саду поет цикада. Два человека пьют чай, зная, что один из них должен умереть.
— Так же, если ты позволишь мне написать завещание и предсмертное хокку — я буду благодарен. — продолжает Джиро-сама.
— Я не могу позволить вам написать завещание. Хокку — пожалуйста. — отвечаю я. Джиро кивает. В завещании могут быть слова, которые осложнят мне и будущему оябуну отношения. Кровная месть там. И так далее. Джиро открывает небольшой ящик в столе. С интересом смотрю что именно он достанет оттуда. Пистолет? Это будет глупо с его стороны. Джиро достает оттуда листки бумаги и набор для каллиграфии. Отодвигает чайную чашку и устраивается писать хокку. Я пью чай и слушаю цикаду, думая о том, что цикады пели до того, как мы пришли в этот мир и будут петь — после того, как мы уйдем из него. Печально.
— Я готов. — через некоторое время говорит старый Джиро. Он скатывает в рулон свое хокку и аккуратно кладет его на угол стола. Откуда-то из-за стола извлекает катану в старых, потертых кожаных ножнах. Кладет ее поперек своих коленей.
— Я хотел бы умереть, как и полагается оябуну старой семьи. — говорит он: — в бою и с мечом в руках.
— Еще какие-то пожелания? — спрашиваю я, вставая. Джиро тоже встает, грузно, нехотя.
— Если возможно сделать это в саду, то… — говорит он. Я киваю. Мы выходим в сад, отодвинув дверь-стену из рисовой бумаги с бамбуковыми перегородками. Сад ничуть не изменился со времени, как здесь лежал Мара, истекая кровью от руки Читосе. Сад все так же прекрасен. Заслуживает ли такой человек как Джиро такой прекрасный сад? Сложный вопрос, но раз уж он его имеет — значит заслуживает. Надолго ли? Я все-таки становлюсь философом.
— Значит, так все и закончится? — говорит Джиро, обнажая свой меч: — тут, в моем саду?
— Если вы так хотите. — пожимаю я плечами.
— Ты же сказал, что у тебя есть моральное право взыскать мою жизнь, мальчишка.
— Право есть. Буду ли я реализовывать это право здесь и сейчас? Я бы не хотел.
— А чего ты хочешь тогда? — хмурится Джиро. Он готов к смерти и просить пощады не будет. Но и шанса остаться в живых не упустит. В конце концов он не самурай, он якудза.
— Я хочу, чтобы вы, Джиро-сама больше никогда, даже в мыслях не допускали возможность навредить кому-либо из нашей команды, или близких к нам. Я хочу, чтобы в любом месте, где мы пересекаемся с гокудо ваши сперва сдавали назад, а потом уже задавали вопросы. Я хочу, чтобы вы навсегда запомнили, что вы живете и дышите только потому, что Акира за что-то вас любит и уважает. И я хочу виры за оскорбление меня и моей команды.
— Понимаю. — говорит Джиро. Он задумчиво рассматривает лезвие своего меча: — кто бы думал, что так все повернется.
— Судьба, Джиро-сама. — киваю я: — старик на северной границе потерял лошадь.
— Смотри-ка, выучил-таки одну. — говорит он и улыбается.
— … продолжаю считать это ошибкой. — говорит Акира. Она спорит со мной. Она говорит, что такое поведение неразумно, что гибкость и мягкость — это путь жизни, а твердость и жесткость — путь смерти. Киваю, выслушиваю ее до конца. Рядом сидит непривычно тихая Майко, полирует свои ненаглядные пистолеты Читосе. Такой, неофициальный сбор команды в промежутке между тренировками. В углу тренировочного зала — кучка брикетов С4 и даже два баллона с газом. Доказательства тяжкого труда специалиста из гокудо по минированию нашего убежища.
— Никоим образом не могу заставить тебя перестать считать это ошибкой. — отвечаю я: — просто хочу чтобы ты выслушала и мою точку зрения.
— Хорошо. — Акира складывает руки на груди: — я выслушаю.
— Спасибо. Так вот, есть такое понятие как границы. Свои личные, например, или границы других людей. У каждого человека есть свои границы, до которых он может терпеть вторжение. Для кого-то нормально хлопать по плечу и обниматься, даже может драться в шутку, а кому-то и пожатие руки уже чересчур. Но я не сколько границах, сколько об отстаивании своих границ. В 1974 году в музее Неаполя сербская художница провела эксперимент под названием «Ритм 0». Она должна была стоять шесть часов неподвижно, а люди могли бы делать с ней все что угодно. Замечу, что дело происходило в центре цивилизованного мира, в месте, где действовали все законы и существовала полиция. Как ты думаешь, много прошло времени до того момента, когда ее раздели догола? Как ей стали резать кожу лезвиями? Рисовать унижающие надписи на теле? Поджигать волосы? Сама она говорит, что по истечению этих шести часов она нашла у себя в волосах седые пряди. Это — то, что происходит с людьми, если перестать отстаивать свои границы. — я вздохнул и потер подбородок: — Пойми, я не считаю Джиро врагом. Пока не считаю. Отношения нашей группы и гокудо скорее можно назвать отношениями молодых людей, которые только начали жить вместе — мы проверяем наши границы. Если такая пара начала жить вместе, и молодой человек обнаруживает, что его девушка не отстаивает свои границы — он начинает их проверять.
— Ее изнасиловали? — спрашивает Читосе, прекратив полировать восемьдесят пятые.
