— Спасибо. — говорю я. Рядом со мной встает Майко и Мария-сан. Вместе мы разворачиваем белое кимоно, в которое Кикуми не одета — завернута. Потому что обрубок тела не одевают, а заворачивают. Потому на ней кимоно.
Под кимоно — сама Кикуми. Внизу — так называемые одноразовые медицинские подгузники, Майко поднимает на меня вопросительный взгляд, но Мария-сан уже стаскивает их с Кикуми. Салфетки. Надо все протереть.
— Может быть вам помочь? — спрашивает Мария, но Майко уже подхватывает Кикуми на руки и переносит на подготовленный стол. Кладет ее на белоснежную простыню и лицо девушки искажает страх, она хочет что-то сказать, но из ее рта доносятся только тихие хрипы.
— Тих, тих, тих… все хорошо. — говорю я, отращивая себе кровавый скальпель. Я понимаю ее, в течении многих лет именно это и было ее кошмаром — оказаться снова на операционном столе, а сейчас, без своего кресла она снова ничего не может сказать и ничего не может сделать. Все-таки повезло ей с Марией-сан, с этим вот креслом, с заботой о ней. Только благодаря этому она и выжила. Не стала зомби, не потеряла смысла жизни и надежды.
Но у меня нет времени для рефлексии. Сейчас от меня требуется не эмпатия, эмпатию и сочувствие можно и потом проявить, сейчас — я специалист. Окидываю лежащее передо мной обнаженное тело девушки-обрубка критическим взглядом. Пролежней нет, синяков тоже, мышцы атрофированы, особенно мышцы спины и ягодичные. Держу пари, что ее спина жутко болит по ночам, укорачиваются мышечные волокна, она наверное, и спать-то без обезболивающих не может. Грудные мышцы… может и атрофированы, но этого не видно, на удивление неплохо выглядит сама грудь. Мнут ей ее, что ли? Хорошо развиты мышцы живота, это самые рабочие мышцы в ее ситуации, сгибая и разгибаясь она может хоть как-то передвигаться. Сами культи… хорошо зажили и выглядят довольно аккуратно. К сожалению, мне придется отсечь их, при этом — не только верхушку, но и кость с надкостницей. Если бы это была хирургическая операция, это заняло бы час-другой. Но у моих кровавых лезвий есть практически мономолекулярная кромка лезвия и необходимости сперва надрезать кожу и мышцы (ограничив ток крови!), надрезать надкостницу и пилить кость — нет. Мы тут фокусники, у нас все взмахом руки. Единственное, что меня заботит, так это то, что я сперва должен отсечь все лишнее и только потом подать кровушку. Постараюсь все сделать быстро, но приоритет тут на сделать правильно, поэтому…
— Больно не будет. — вру я девушке, лежащей передо мной на кухонном столе, накрытом простыней: — ну … только в самом начале.
Девушка- обрубок, Кикуми Тоторо-сан — поворачивает голову и встречается со мной взглядом. Левая половина ее лица горит лихорадочным румянцем, ее культи мелко подрагивают, но, когда ее глаза находят мои — ее взгляд тверд. Она коротко кивает. Она выдержит.
Мое лезвие уже готово, как и две нити с кровушкой — одна прямо над горлом, вторая — рядом с культей. Решительно отсекаю верхушку культи, льется кровь, Кикуми выгибается дугой и ее рот выдает хрип-стон, но моя кровушка тут же попадает на ее кожу и обезболивает ее. Повторяю операцию, наблюдая как на месте отрубленной культи формируется багровый пузырь крови, который начинает удлиняться. Надо же, думаю я, даже на других моя способность действует именно так — через формирование кровавой руки. Или в данном случае — ноги. К тому моменту, как я заканчиваю с правой рукой — багровый пузырь лопается и на свет появляется нога! Кикуми бьет ею в стол и чуть не переворачивает его, едва Майко успевает ее схватить.
— Ааааа! — кричит Кикуми во весь голос и я радуюсь, что голосовые связки у нее восстановились сами, не надо лезть к ней в глотку, а я же еще и не знаю, как они выглядят, позорище а не целитель. Думал по шрамам ориентироваться, ну или почитать там перед операцией.
— Держите ее! — кричит Мария, помогая Майко удерживать бьющуюся на столе Кикуми, у которой уже выросли все конечности и она пытается справится с нервными импульсами, поступающими от них.
— Аааууугхх… — стонет Кикуми: — Ваааоооуугггыыыгх!
— Тихо, тихо. Все уже хорошо. — гладит ее по голове Майко: — все уже прошло. Тихо, тихо.
Мы с Майко сидим на гостевом диванчике в доме Кикуми и Марии. Чай давно остыл, а хозяйничать у Марии на кухни в поисках — как-то неудобно. Сидим и ждем. Кикуми, как только со своими новыми руками и ногами освоилась — так и бросилась к Марии-сан в объятья. И давай рыдать. И Мария-сан от нее не отставала, откуда в такой маленькой женщине столько влаги? Плакали, они, плакали, нас благодарили, снова плакали… мы чай пили, а они плакали. Так, плачущими — и ушли наверх. А мы ждем их тут, внизу. Может и зря уже ждем, может надо завтра вернуться и на свежую голову поговорить — а Кикуми, кстати — говорить почти сразу начала. Немного еще помычала, со звуками попрактиковалась и — все. Говорит. Радость-то какая. Кресло-паук, забытое на всех этих радостных событиях — грустно притулилось в углу.
— Хорошее дело сделали. — говорит Майко, заглядывая в пустой чайник: — вот Читосе обрадуется. Она и раньше тебя боготворила, а уж теперь и вовсе. Увидишь, дня не пройдет, как она вдоль стеночки к тебе ночью проберется. Благодарить.
