Синдром Фауста - [12]

Меня это позабавило, и я ответил с откровенной усмешкой.

– Разумеется. Но кое для кого оно может звучать слишком крамольно.

– Что вы говорите?! – обрадовался он моей мнимой оплошности. – И о чем же идет речь, позвольте узнать? Неужели о прогерии? То есть как бы о прогерии наоборот?

Он явно играл на публику. Я увидел полуиспуганные улыбки на лицах приглашенных. Самое главное для них было не показаться шарлатанами или дураками, а поди знай, кто из нас обоих прав?

– Невероятно, – выдохнул искательно молодой консультант.

Я разозлился: это стадо ученых обезьян стало меня раздражать.

– Приходит время, и невероятное становится вероятным, – бросил я. – Боюсь, даже сам Господь Бог бессилен в этом случае что-нибудь изменить.

– Но ведь больной – не ребенок, – сказала, преданно глядя в глаза шефу, молодая врачиха, – а пожилой человек.

– Доктор Стронг намекает нам, Нэнси, – язвительно откликнулся ее шеф, – что прогерия может дать в этом случае обратный эффект: антипрогерию. Человек попал в аварию и проснулся Фаустом.

Мне это надоело.

– Ценю вашу эрудицию, – оборвал я его. – Но мы – не на конкурсе конферансье.

Консультанты из других больниц сдержанно улыбались.

– Да, но гипотезы обычно строятся на реальности, – поиграв желваками на висках, провозгласил заведующий отделением. – Вас не смущает, что за несколько последних тысячелетий никто ни о чем подобном не слышал?

– Смущение – самое низкокалорийное топливо в науке, – отбил я его подачу. – И в медицине тоже…

– Вы считаете причиной черепную травму? – решил прекратить наш петушиный бой корифей.

С ним я не хотел цапаться:

– Участок мозга, который ответственен за старение, мог перепутать программы…

Все неловко молчали. Ты видишь, что не знаешь, но сознаться в этом не дает тебе гордость.

– Нечто подобное происходит всякий раз и в организме тоже, – нарушил я гнетущее молчание. – Разве при жизни человека старые клетки регулярно не отмирают и не появляются новые? Почему же тогда не предположить, что вместо одной программы была задействована другая?

– Странно! Очень странно! – развел руками корифей.

Но я не сдавался:

– В конце концов, в свое время наука считала, что драконы – область доисторических мифов. А потом вдруг те же ученые открыли, что семьдесят миллионов лет назад основным населением земли были динозавры.

Корифей звучно прочистил горло. Не давая никому опомниться, я с мефистофельской улыбкой на лице закончил речь торжественной тирадой:

– В эпоху клонирования я лично не стал бы ручаться, что за сказками о живой воде тоже не кроется какой-то нам пока не известный сюрприз…

А через три дня раздался давно ожидаемый мною звонок из больницы:

– Доктор Стронг, не могли бы вы срочно приехать?

Звонила секретарша заведующего отделением.

– А что случилось? – невинно спросил я.

– Профессор Грин пришел в себя…

АББИ

Позвонил Чарли:

– Руди пришел в себя!

Он застал меня врасплох. Конечно, в глубине души у меня всегда жила надежда, что все образуется. В особенности после того, как стали заметны происходящие в Руди изменения. Но здравый смысл объявлял надежды фантазией и отталкивал в подкорку. Куда – то в самый дальний угол подсознания, В таких случаях обычно срабатывает инстинкт самосохранения: разочарование, пришедшее на смену надежде, страшнее безнадежности.

Едва Чарли произнес первые слова «ты знаешь, Руди…», у меня сразу же вырвалось:

– Я знаю! Вернее, догадываюсь.

Чарли помолчал и сказал, стараясь говорить как можно более обыденно:

– Я еду сейчас туда, но тебе сегодня приезжать не надо…

Теперь замолчала я: стало трудно дышать и онемели пальцы. Но мозг, теребя цепенеющие чувства, реагировал по-своему: целым роем видений.

Сознание как бы раздвоилось. Вернее, оно существовало теперь в двух измерениях. В одном: окружающая меня привычная домашняя обстановка – стол, рояль, занавески на окнах. В другом, как голограмма в воздухе, шарахались в своем трехмерном ужасе образы и картины одна другой страшнее.

Я вдруг поймала себя на том, что думала не столько о Руди, сколько о самой себе и о том, что станет теперь со мной. Мне не давала покоя мысль: а что, если Чарли знает что-то, о чем не хочет пока говорить? Уж слишком он вымучивал каждое слово и явно старался меня успокоить. Затылок долбила тупая боль, сердце превратилось в огромный воздушный шар.

– Абби, пойми… Я как врач… Ты же знаешь, бывают такие случаи… обстоятельства… Специалисты менее восприимчивы, чем родственники… Я сам еще ничего не знаю…

– Поклянись! – протолкнула я через себя тонну воздуха.

– От этого тебе станет легче? – спросил он и продолжил тут же, не задумываясь: – Если бы мне было что сказать, я бы не стал скрывать… Больше того – я, наверное… Понимаешь, открыть глаза или начать двигаться – это еще не прийти в себя.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я в недоумении.

– Ты не знаешь, помнит ли он что-то или нет? Реагирует ли адекватно на действительность? Способен ли сразу ответить тебе, как отвечал тридцать два года подряд.

– Ты хочешь сказать, что…

– Я хочу сказать, что травма, которую он перенес, была нисколько не легче, чем паралич или инсульт. А ведь ты знаешь, какие бывают у них последствия.