Синан и Танечка - [15]

Пожалуй, ближе всего к тем фантастическим богачам, улыбавшимся с рекламных стендов, были клиенты сауны, в которой теперь работала Таня. Правда, красивыми и счастливыми их назвать никак не получалось. Все они, скорее, походили на Жженого, только животы у них были еще толще, золотые цепи тяжелее, а машины, на которых они подкатывали к заведению, круче.

– Они… бандиты? – спросила она как-то Ирку, которая, обосновавшись в квартире, снятой для нее Жженым, задрала нос так, будто всегда была столичной жительницей.

– А тебе какое дело? – дернула плечиком та. – Ты че, мент? Или налоговый инспектор? Платят – и спасибо.

Оказавшись в Москве, Ирка целыми днями без дела валялась на кровати. Работать она не собиралась, презрительно фыркала на вопросы и отвечала, что ее мужик достаточно зарабатывает, чтобы не отправлять ее на каторгу.

– Ир, а он жениться на тебе собирается? – с опаской спрашивала Таня.

Положение подруги казалось ей шатким. Что, если Жженому она надоест, и он сменит ее на новую игрушку? А у нее ни специальности, ни опыта работы…

– Глядите на нее, какая стала продуманная, – огрызалась Ирка. – Че-то ты у профессора своего не интересовалась, когда он на тебе женится.

На этих словах Таня сникала, к горлу подступали слезы. Перед глазами все расплывалось, и из ниоткуда возникал образ Аси, улыбчивой требовательной малышки с льняными мягкими кудряшками. Какая она сейчас? Таня не видела дочь уже пять месяцев и с ужасом понимала, что вскоре время, которое Ася прожила без нее, перевесит месяцы, проведенные вместе. Если она вообще еще жива. Если в милиции сказали правду, и преступники воровали детей, чтобы отдать их на усыновление.

От мысли, что Аси уже может не быть в живых, у Тани темнело в глазах, голову сжимало огненным обручем, и сознание начинало уплывать. Но в глубине души Таня отчего-то не сомневалась, что дочь жива. Чувствовала это нутром, как когда-то чувствовала, что малышке нужно, чего она хочет, понимала по звуку плача, по выражению крохотного личика. Иногда ей казалось, что дочь зовет ее откуда-то издалека. И тогда Таня готова была на стены бросаться от безысходности, от того, что душа ее рвалась к ребенку, а она не знала, куда бежать. Но это случалось все реже, и Таня с тоской думала, что Ася, где бы она ни находилась, уже почти забыла ее. А она, Таня, не забудет никогда.

В районное отделение милиции в Икше она названивала каждую неделю, пока на другом конце провода не стали покрикивать:

– Перестаньте сюда звонить! Вы мешаете работать! Если будет новая информация, вас уведомят.

Звонить Таня не перестала, но надежда, что Асенька найдется, таяла с каждым днем. В милиции явно махнули на это дело рукой.

Ирка, заметив, что Таня отвернулась и прикрыла глаза рукой, скатилась со своей шикарной кровати и затормошила ее.

– Танька, ну брось! Ну ладно тебе, я сдуру сказала. Все будет хорошо, и Аська твоя найдется, вот увидишь.

Тане очень хотелось ей верить, но с каждым днем это становилось все сложнее. От дочки у нее осталась только пара туфелек, которые она купила ей с первой зарплаты в клинике, и стопка рисунков, которая росла день ото дня. Как и раньше, Таня каждую свободную минуту рисовала, какой станет дочь, когда подрастет. Но если раньше эти рисунки помогали ей держаться и верить, что у них с Асей все обязательно получится, они преодолеют все трудности и будут счастливы, то теперь эти рисунки были единственным, что хоть как-то связывало ее с дочерью, которая у нее однажды была. Проходило время, и Тане начинало казаться, что она выдумала Асеньку. Что та привиделась ей в алкогольном угаре, из которого ее вытащила Ирка.

И все-таки надо было как-то жить, чтобы не скатиться опять в пьяный морок. Таня панически боялась того, что уже произошло с ней однажды в Икше, и держалась из последних сил. Когда отчаяние становилось невыносимым, хваталась за карандаш и рисовала, рисовала.

Жила она теперь в той же сауне, где работала, в каморке для персонала. Под утро, когда заканчивались гуляния, и братки разъезжались на своих огромных мрачных джипах, убирала помещение, выносила бутылки, стараясь не вдыхать кислый пряный запах, чтобы меньше был соблазн допить то, что осталось, вытаскивала из стенного шкафа раскладушку и растягивалась на ней, стараясь уснуть. За стенами сауны, расположенной в одном из спальных районов Москвы, начинался день, просыпалась столица. Ревели моторы машин, цокали каблучки, смеялись дети, идущие в школу. Ей же нужно было поспать хоть пару часов, чтобы набраться сил для вечера, когда в заведение опять начнут стекаться клиенты.

Работа, в общем, была не сложная. Вымыть парилку, прибрать в общей комнате, где стены были отделаны деревянными панелями, посреди стоял стол, окруженный полированными лавками, а в углу помещалась купель. Навести порядок в отдельных кабинетах, в коридоре и на крыльце. Отвечать на телефонные звонки, записывать заказы в большую разлинованную тетрадь. Ну а вечером – встречать гостей, подавать напитки, вежливо улыбаться и знать свое место.

К каким именно разговорам она должна была прислушиваться и что сообщать Жженому, Таня так и не поняла. В сауне вечно собирались большие пьяные компании, и если в их развеселом гомоне и встречалось обсуждение деловых моментов, Таня его отличить от обычной ухарской похвальбы не могла. Бритые краснорожие мужики, обернутые простынями, норовившими сползти с их объемистых животов, балагурили, орали песни, произносили тосты. Ухая, выбегали из парилки и бросались в купель, поднимая тучи брызг. Иногда, разгоряченные выпивкой, ругались и даже дрались. Тане случалось в страхе забиваться в свою каморку, когда из сауны начинали доноситься вопли и звуки ударов, а после отмывать кровавые подтеки со стен.