Синагога сатаны - [6]

Теперь церкви оставалось еще справиться с разумом. Если раньше запрещалось исследовать естество Бога, то теперь, вообще и во всем, запрещали прибегать к разуму. Каждое слово соответствует идее, и каждая идея есть существо. Следовательно, грамматика есть логика, а логика – знание.

Этим отделались от разума. Если идея есть существо, то ведь ничего не надо исследовать. Стоит только созерцать мир в своих мыслях, и уже созерцаешь истинное и действительное.

Бросили размышлять и с воодушевлением стали набрасываться на несколько отрывков Аристотеля, которого Гарун аль Рашид только что перевел на арабский язык. И вот, комментируют бедного Аристотеля, пишут длинные комментарии на комментарии, калечат отрывки, делают язычника христианином, заставляют его с тонкостью доказывать божественность Слова, предсказывать его мученическую кончину: всю систему христианского вероучения находят развитой и философски обоснованной у Аристотеля. Пустая голова Авицены становится князем мыслителей; два бесплодных мула стали оба великими учеными церкви: Фома размышляет о психологии ангелов, а Дунс Скот изобретает сказочную «machina cogitationis»[14]: если сон соответствует бытию, то слово соответствует предмету! Великолепно! Но дальше: все комбинации слов суть комбинации вещей и реальностей. Соединять слова – значит познавать. Это соединение, определенное известными формулами, дает нам машины для мышления.

Думать, не думая – так порешила церковь. Сатана-философ, создавший головокружительнейшие философские системы Востока, находивший удовлетворение в поэтических утонченностях Платона, Сатана, раздробивший страшной тяжестью манихейских ересей лучшие головы верных, со злой удовлетворенностью улыбается этому ребячеству.

– Но как же, – спрашивает он у церковных ученых с неописуемо лукавым подмигиваньем, – как же будет, если мужик тащит свинью на базар? Кто тут тянет, мужик или веревка?

Целое столетие мучительно ломает себе голову над этим вопросом. Мнения разделились, и самые находчивые атлеты тупоумия не могут разрешить этого вопроса. Машина для мышления разбила мышление, и церковь облегченно вздохнула. Но в то самое мгновение, когда церковь спокойно захотела отдаться своему тихому и нежному делу, сбору десятины, разражается страшная гроза. Абеляр позволяет себе маленькое словечко: «Идея не есть бытие, абстракция не есть реальность».

Красивый и величественный, как бог, так что, по свидетельству летописцев, во всей Франции не было женщины, которая могла бы противостоять ему, необыкновенно ученый для своего времени, вооруженный блестящим даром красноречия, Абеляр начал говорить, как человек, к людям. Он развил и популяризировал ужасающую пустоту церковных учений, и пришел к новым неожиданным заключениям, которые опрокидывали все учения церкви.

Если Ансельм хотел верить, чтобы знать, то Абеляр хотел испытывать и познавать, чтобы придти к вере.

Грех не в деянии, а в намерении. Следовательно, нет греха, но есть кара. Но к чему же весь труд спасения? Это был акт любви. Бог хотел восстановить закон любви, поэтому и послал Сына своего на землю.

Это было страшной ересью для того времени, но философия Абеляра распространилась со страшной скоростью по всей Европе; у ног его сидел цвет тогдашней интеллигенции, из которого впоследствии выделилось двое пап, двадцать кардиналов и пятьдесят епископов. Церковная философия проникает в народ. Абеляр учит беспрестанно, что каждый должен излагать свои мысли соответственно своему разуму; духовная мощь церкви была надломлена; все начали делать новые заключения. Большие и малые, ученые и неучи, да, даже дети рассуждали о святыне и о сокровенном, и св. Бернард жалуется в своих доносах на Абеляра: «Irredetur simplicium fides, eviscerantur arcana Dei, quaestiones de altissimis rebus temerarie ventilantur»[15].

Арнольд из Брешии, даровитейший из учеников Абеляра, восстает против папства, он хочет преобразовать церковь по типу первых христианских общин.

С диким воодушевлением слушает народ его учение о власти церкви, которая должна быть только духовной, как того хотел Христос, и в первый раз раздается неслыханный боевой клич: «Рим должен быть свободным!» Папа Люций II умерщвлен, а его преемник, Евгений III, должен бежать, чтобы укрыться от народного гнева. Короли Кастилии велят перевести всего Аристотеля и в их свиту приходят арабы и иудеи с пантеизмом Аверроэса и тонкостями Каббалы. Под покровительством императора Фридриха II арабские врачи позволяют себе неслыханное – вскрыть человеческий труп, а Фридрих II, вольнодумец и атеист, остроумный и тонкий философ, спрашивает, улыбаясь, мусульман: «Господа, что вы думаете о Боге?»

Дух скептицизма и неверия охватывает все человечество. «Я» выступает с пьяным энтузиазмом. Все доказать и, вместе с тем, опровергнуть доказанное, считается величайшим философским искусством, и Симон де Турнэ, изложив истинность христианского учения, внезапно восклицает: «Ah, petit Jesus, petit Jesus, comme j'ai eleve ta loi! Si je voulais, je pourraisencore mieux la rabaisser!»[16].

Ричард Львиное Сердце объявил себя братом по оружию султана Малек-Аделя и предложил ему в жены свою сестру. Генрих II, король английский, грозил папе, что примет магометанство, а король Иоанн смеется над церковью.