Симулятор. Задача: выжить - [29]

«Это плесень, — не слишком уверенно сообщил я сам себе. — Такой вот новый вид плесени. Сперва расползается по земле, а потом и на кирпич лезет...»

Плесень. Не нашлось даже сил возразить на подобную глупость. Других версий, впрочем, также не рождалось. Плесень любит сырость, а точнее — воду. Воды больше не было. Во рту кончилась слюна, пересохли губы, по деснам накопилась горечь, но я не мог ее выплюнуть.

Это не плесень. Я понятия не имел, что произойдет, когда черные люки окружат поселок. Вероятно, не случится ничего страшного; ведь в лесу Муслим трогал эту пакость и остался жив. Во всяком случае, пока жив. Но с той же долей вероятности пресловутая пакость не выпустит нас наружу. Кажется, никто кроме меня, не следил за воротами. Никто не заметил что нас... окружают.

Жан Сергеевич мог попробовать проехать по люку, но я бы на его месте так поступать не стал.

— Отсюда есть еще выезд? — спросил я у кривой девчонки. Она не сразу отреагировала.

— Есть выезд, есть! — выслужился за нее Валентин. — По низу, вдоль пирса, можно выехать ко вторым воротам. Только они заперты, а ключи у нас. Отпереть, что ли?

— Не надо пока...

Из калитки симпатичного белого домика вышел высокий трясущийся мужчина с двумя маленькими детьми; девочка везла в сидячей коляске почти такого же мелкого, как она сама, брата. Я сперва решил, что мужик трясется по пьяни, но потом оказалось, что это болезнь такая. А дети были его внучатами. Мужчина очень тщательно запер за собой дверь, дважды подергал висячий замок на калитке. Мне захотелось ему крикнуть, что он может выбросить ключи.

Были еще какие-то граждане, но в полумраке я их не разглядел. Они выбегали из темноты на тарахтение мотора, потому что лысый бандюган ни в какую не соглашался его выключить. Видимо, у него оторвался глушак, и стреляло, как из пушки. Лысый повторял, что ноги его здесь не будет, но почему-то не уезжал. Хотя никто его не удерживал.

Девчонка выедала мне мозги насчет своих пропавших родителей. Муслим дергал за рукав и звал смотреть его документы, Комар подозрительно шумно сопел, глядя на выбегающих из дворов полураздетых селян... Все орали одновременно, как будто обрадовались возможности продрать глотки. Так обычно бывает, когда приезжаешь на драку с поножовщиной; словно нарочно ждут в тишине, копят силы, чтобы при ментах голос подать! Но мне от их криков даже полегче стало, вроде как привычно. Черный люк на кирпичной стенке возле сторожки расползался, как огромная чернильная клякса.

И тут взошло солнце.

Взошло резво, без лирики и подготовки. Приятное такое, сиреневое. Раза в три крупнее «нашего», и раза в два тусклее. Этакий фингал на фоне темно-синего неба. И сразу завыла какая-то женщина. Тонко так завыла, безнадежно, меня аж мороз по коже продрал. В эту секунду я, наверное, убедил себя, что все всерьез, что это не глюки.

— Два часа одиннадцать минут, — произнес ломкий тенор за спиной.

Мы с Валентином разом подпрыгнули. Рядом со старичком, который приехал с Жаном в «мерсе», стоял сиреневый пацан лет шестнадцати, патлатый, носатый, весь какой-то неловкий, состоящий из локтей и коленок, в идиотских шортах с мотней ниже колен.

— Затмение длилось два часа одиннадцать минут, — с непонятной гордостью доложил он, точно открыл новую планету. — Я засекал, когда стемнело.

— Зиновий, ты моих не видел? — всполошилась эта рахитичная девица, как ее... Элеонора.

Она тоже стала сиреневой. Все мы стали сиреневыми, зато на небе пропали черная полоса и звезды. А проклятый «фингал», который замещал родное солнышко, мягко катился с юга на север.

Я плюнул на все приличия и снял рубаху. Потом снял майку, выжал ее и намотал на голову.

— Это не затмение, — вскользь бросил Дед. Мы как-то сразу, не сговариваясь, начали его так называть и он не обиделся. Дед и Дед, без имени. — Есть подозрение, что теперь столько времени в сутках. Если судить по скорости движения светила, то через два часа снова наступит закат...

Никто не спорил. Мы задрали головы и следили за сиреневым косматым блюдцем, как оно лихо продирается сквозь почти черные облака. Подошли еще две супружеские пары средних лет. Сиреневый свет придавал всем лицам жуткое загробное выражение, женщины плакали.

— Товарищ сержант, там погиб человек, — с напором начал один из мужчин, всклокоченный дядька в пижаме, похожий на бывшего партработника, — Вы должны с нами сходить, там погиб человек...

— Зиновий! — протяжно застонала из ближайшего палисадника женщина в черном купальнике. — Зиновий, папа здесь?

— Я не знаю, — пожал плечами кудрявый пацан и тихо спросил у Элеоноры: — А ты бабулю мою не встречала? Вышла белье собрать и не вернулась...

Я смотрел на дорогу за шлагбаумом. Черный люк сгладил неровности дороги. Если протиснуться очень осторожно вдоль стойки ворот, можно было обойти его, не коснувшись.

— Но я же видела твоего папу вчера! — настаивала эта дура в купальнике. — Попроси его, пожалуйста, позвонить. Ведь, кроме твоего папы, никто не в состоянии разобраться со светом!

— Я же сказал, что не знаю, где он! — уже злобно ответил пацан.

— Левчик с Наташей с самого утра уехали и не звонят, — всхлипывала в темноте женщина. — Они всегда звонят, всегда..