Симфония света - [9]

Белым пёрышком обоняние щекочут духи, и шлейф строгой изысканности с горьковато-холодящими нотками органично вписывается в общую симфонию запахов. Галантной рукой в белой перчатке с алмазной пуговкой он приглашает весну на танец, и та не может устоять перед этим обаянием.

Перчатки на самом деле чёрные, как и рукава облегающего фигуру Ангела короткого пальто. Воротник зябко приподнят и оберегает мягкие складки кашне – источник элегантного аромата духов. Мне хочется уткнуться в них носом, раздвинуть их пальцами и добраться до шеи: у меня приступ нежности. В отличие от нас, у наших теней на весеннем льду паркового пруда нет ограничений и рамок – они могут целоваться при всех, и неважно, сколько ещё других теней скользит рядом. Я вбираю в лёгкие колдовство солнечного дня, и струйка моего дыхания приводит пространство в движение. Тени начинают вальсировать в зеркальном зале с небесно-синим куполом вместо потолка, в то время как наши руки невинно лежат рядом на перилах мостика. Душа освобождается, вытаивает из мертвенно-зеленоватых полярных торосов и режет сверкающими коньками покрытый водой лёд.

Мне хочется исцелить, изгладить горечь морщинок возле любимых глаз, которые вобрали в себя всю усталость серого весеннего снега. В гулкой, внимательной тишине еловой аллеи голоса птиц звенят серебряными струнами, одетые в светлый холод обертонов; мы просто идём, но тени наших ног сплетаются в чувственном ритме, и мне мерещится густо-янтарный жаркий закат, жемчужная морская пена, мокрый песок и два слившихся в танце силуэта. Это беззаботный край, свободный от тревог и мыслей о кризисах, работе, выживании, угрозах, катастрофах, войнах – тихий уголок личного счастья, где звучит вечное танго.

Снег, смёрзшийся в мелкие кристаллы толчёного стекла, шуршит под ногами. Чинно шагаем под руку мимо киоска, в котором продают тюльпаны.

– Подожди-ка.

Ангел открывает тяжёлую, тугую дверь, а через полминуты белые бутоны зябко жмутся к моему рукаву. Солнце блестит начищенным глянцем на голенищах сапогов и шпорах конных полицейских; из-под форменной шапки на спину одного из них спускается длинный рыжевато-каштановый хвост. Забавно: хвост лошади такого же цвета. Всадница при исполнении оборачивается и бросает на нас через плечо служебно-цепкий взгляд из-под отягощённых слоем туши ресниц, и во мне боязливым комочком пульсирует беспокойство. Две женщины идут под ручку, а одна из них с цветами – состава преступления в этом нет, но... Мало ли.

Но я – под защитой невидимых белых крыльев, и в стройный ансамбль ароматов еле уловимо добавляется горьковатый, утончённо-грустный дух тюльпанов. Хрустальные туфельки весны топят снег шагами, а край её платья скользит влажным шёлком ветра по лицу. Её запах хочется пить, а лучи солнца – цедить сквозь ресницы. Её голос в небе – громче с каждым днём, скоро он накроет землю звенящим куполом света, а пальцы этой владычицы проберутся в сердце, излечивая его от зимней депрессии.

Запах весны – самый чистый из всех, самый тонкий и щемящий, его невозможно подделать или синтезировать. Это абсолют, извлечённый из земли, неба и тающего снега, эссенция жизни, летучий эфир птичьих трелей. Его нельзя закупорить во флакон, чтобы нюхать зимой: он – для сиюминутного наслаждения, для восприятия здесь и сейчас. Он – чья-то светлая и мудрая душа, растворённая в воздухе.

Слова стихают, тени сгущаются, закатный румянец неба меркнет, и остаётся только ночь. Ночь, пахнущая весной.

27-28 февраля 2015 г.

Дары сентября

Об этом кусте чёрной смородины я и забыла. Когда-то ягоды на нём были немного недозрелыми, и я отложила их сбор «на попозже», а потом как-то закрутилась: дела, работа, суета, творчество... Сижу вот сейчас на корточках и с грустноватым теплом в груди смотрю на этот сюрприз. Листья уже кое-где пожелтели, начали подсыхать, а ягоды продержались до сентября – в тенистой глубине куста.

В воздухе вместе с острой прохладой разлит тонкий аромат осени. Его сложный букет трудно описать, от него щемит сердце. Сырая от дождей земля, опавшая листва, зябко прислонившаяся к моему колену мелисса... Бог знает, что ещё в нём намешано. Он даст фору любым дорогим духам: их создают люди, а это – шедевр природы, который невозможно подделать.

Вкус сентябрьской смородины терпковато-сладок, как чуть усталая улыбка поздней любви. Её собираешь осторожно и бережно, как драгоценность: ягодки держатся на ветках каким-то чудом и при первом же неловком прикосновении опадают – успевай ловить в горсть. То и дело пальцы окрашиваются ярко-винным соком. Запах... Он отличается от летнего – светлого, весёлого, ярко-зелёного и насыщенно солнечного. Теперь в нём сквозит зрелое, кисловато-пьяное предчувствие листопада. Некоторые подвялившиеся ягоды оставляют во рту хмельной дух: этакая смородиновая бражка прямо на кусте. Осмеливаюсь их есть, а Ангел усмехается:

– Они у тебя в животе – не того?.. Смотри, как бы не прохватило...

Усталая после рабочего дня, она бродит по дорожкам, и её серебряная голова видна мне поверх листвы. Собираю смородину, таю и растворяюсь в осенних чарах, а Александра уже тащит в дом ведро груш. Затянутое тучами небо отражается в сером зеркале её глаз стальной колкостью, рот поджат в жёсткую линию. Я не лезу с расспросами: захочет – сама скажет. Проходя мимо, как бы невзначай касаюсь плеча.