Симфония-333 - [6]

Автобус подпрыгнул на кочке и негодяй, воспользовавшись этим, приподнял девочку за бедра вверх. В следующее мгновение Влада почувствовала, как палка соскользнула и воткнулась прямо между ног. После прыжка Влада буквально села на нее сверху. Сквозь мокрое тонюсенькое платье она отчетливо ощутила горячий упругий шар, вдавленный прямо в самое чувственное, самое заветное для нее место. Владу буквально парализовало от происходящего. Оказывается, все это время палка была голой! Значит, этот подонок совсем не случайно пристроился к ней сзади. Наверно он приметил ее еще на остановке. На просвет с другой стороны от солнца он, наверное, даже увидел, что она без трусиков, и, зайдя в автобус вслед за ней, незаметно расстегнул ширинку. И теперь ее заветное местечко было отделено от голой палки всего лишь тонюсенькой мокрой насквозь шелковой тканью.

Тошнота настолько сильно подступила к горлу, что Влада еле сдерживалась, чтобы не сблевнуть на стекло. Она молитвенно отсчитывала секунды до конечной остановки. Она молила бога, чтобы тот сделал милость и раз в жизни ускорил ход времени, чтобы этот кошмар поскорее закончился.

После того, как голая горячая палка воткнулась в ее мокрую пещерку, ощущения у Влады начали меняться. Дрожь куда-то исчезла. Ранее расслабленные и трясущиеся ноги вдруг напряглись и стиснули палку. Между ног стало мокрее мокрого. Все тело стало натянутым, как струна. Мерзостно-сладостно-болезненное ощущение, что переливалось у нее внутри и сводило живот ранее, теперь сменилось сплошным тугим и липким зудом, пронизывающим все тело сверху донизу. Минуту она находилась в таком состоянии, и вдруг, помимо ее воли и желания, в мышцах вокруг вдавленного между ног упругого горячего шара началась какая-то неведомая доселе вибрация. Причем вибрация эта была не только внешней, но и внутренней. Внутри внизу живота что-то тоже бешено пульсировало. Внезапно в паху образовалась горячая волна, быстро поднялась вверх и взорвалась в голове…

Влада очнулась оттого, что автобус остановился, и люди стали выходить. Не в силах поднять голову и посмотреть на окружающих, она вышла на улицу. Ноги были ватными и подкашивались. Слезы наворачивались на глаза. Пусть бы ее изнасиловали, пусть бы ее грубо взяли и поимели без ее согласия, но при этом глядя в глаза. Этот же подонок просто использовал ее, как кусок мяса. Нанизал на свою палку, сделал свое грязное дело и оставил ее среди толпы людей с огромным мокро-липким пятном на платье. Она ощущала себя маленькой цветочной клумбой, на которую выплеснули огромный ушат вонючей липкой грязи. Но слезы наворачивались не от этого, а от другого — помимо отвращения, внутри было такое ощущение, как будто бы она очень-очень долго терпела, а потом взяла и описалась прямо у всех на виду. Было жутко, невыносимо противно и стыдно, и в то же время невероятное облегчение растекалось внизу живота, и ощущение палки, воткнутой между ног, до сих пор держалось и мешало идти.

А еще было страшно. Она вдруг остро ощутила свое абсолютное одиночество в этом огромном городе. Никогда в жизни у нее не повернется язык рассказать о случившемся родителям. И не было такой близкой подруги, чтобы Влада могла с ней делиться своими откровениями, не боясь при этом быть поднятой на смех. Да, эта огромная куча грязи навсегда останется в ее душе. Скорее, скорее, скорее домой, включить на всю катушку кран и упасть под спасительные чистые струи воды…

Влада мылась целый час. Она остервенело шаркала себя мочалкой между ног. Намыливала, смывала и снова намыливала. Потом, выйдя из ванной, обработала свое тело всеми антивирусными и антибактериальными препаратами, какие только попались ей под руку. Но этого ей показалось мало, и она приняла вовнутрь антибиотики и противозачаточные средства. Даже одна тысячная вероятности того, что его мерзкая кончина могла попасть в ее, не тронутое до сих пор никем, лоно, вызывала у нее приступ холодного ужаса.

Когда все, что можно было сделать, было сделано, Влада упала на кровать, и ее прорвало. Ее трясло, колотило и корчило в судорогах. Слезы хлестали из ее глаз, сдавленный стон прерывисто вырывался из ее уст. Так убиваться и плакать могут только люди, потерявшие очень близкого и родного человека. Так и есть, сегодня она умерла. Тело ее продолжает жить, но правильной, чистой, полной мечтаний и надежд девочки больше нет.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ — ЖИЗНЬ И ЛЮБОВЬ

Дан просыпается с похмелья (2077 год)

Он проснулся первым. Сквозь открытую дверцу крыши на сеновал проникал утренний свет. Голова жутко болела, все тело ныло и чесалось. Тысяча иголок впилась в его спину и ноги со всех сторон. Дан кое-как поднялся, и отошел в сторону от своего лежбища, поднимая ноги высоко, как цапля, из-за того, что в стопы втыкались отдельные соломины. Найдя более-менее чистую и ровную поверхность крыши, он принялся отряхивать свое хозяйство, изрядно потрепанное продолжительными ночными и совершенно безуспешными попытками секса в пьяном угаре.

Лерка храпела, лежа на животе. Ее руки были раскинуты в разные стороны, из-под мышек торчали блины расплющенных здоровенных сисек. Либо она часто спала на этих иголках и перестала их чувствовать, либо была еще невменяемо пьяной, либо ее жирные телеса были абсолютно бесчувственны. Увидев между ее раздвинутых ног, как толстущая соломина упирается, чуть ли не протыкая кожу, прямо в складки, скрывающие нечто, чем он все-таки умудрился каким-то образом этой ночь воспользоваться, Дан склонился к третьему варианту.