Симбионт - [2]

Углубившись на полтора километра, мы любовались огромным плотоядным грибом, когда наткнулись на первого овоида. Гриб представлял собой мясистую красную фаллическую башню трехметровой высоты, с оранжевыми жабрами, снабженную дюжиной свисающих плетевидных конечностей с зелеными клейкими наростами на концах. На большинстве конечностей висели маленькие лесные существа на различных стадиях переваривания. Прямо у нас на глазах одна конечность поднялась, развернулась, втрое удлинилась и, руководствуясь безошибочным условным рефлексом, хлопнула липким наростом по какой-то проползавшей мимо многоножке размером с кота. У бедняги не было ни малейшего шанса вырваться — убийца мгновенно выбросил нечто вроде проволочной сетки, утонувшей в плоти жертвы, и все было кончено. Мы чуть не зааплодировали.

— Нужно будет посадить три таких в саду отеля, — заявил я, — и рядом повесить расписание кормежки. Такое шоу для гостей!

— Ш-ш-ш! — сказал Фазио, тыча куда-то пальцем.

На расстоянии около пятидесяти метров безмятежно скользил вдоль лесной тропинки одинокий овоид, явно не замечавший нас. Я затаил дыхание. Все знают, как выглядят овоиды, но тогда я впервые столкнулся с живым. И удивился тому, насколько он красив — конусообразный, как бы из твердого желе, бледно-голубой с красными и золотистыми прожилками. Вдоль боков тянулись три ряда глаз на коротких стебельках, очень похожие на медные пуговицы. Вокруг ротового отверстия на макушке торчали пучки изящных щупальцев. Бирюзовая лента нервного канала многократно обвивала тело на уровне середины, окружая слабо различимый в непрозрачной глубине темный мозг в форме сердца. Враг. Мне внушали, что надо ненавидеть их, и я ненавидел, но не мог не отметить их странной красоты.

Фазио улыбнулся, прицелился и вогнал прямо в плоть овои-да парализующую иглу. Тот замер на середине движения, его цвет изменился на темно-красный, маленькие ротовые щупальца бешено замолотили по воздуху. Мы бросились к нему, и я воткнул кончик своего распылителя спор примерно на пять сантиметров в его плоть.

— Вкати ему хорошенько! — закричал Фазио.

Я закачал пару кубиков спор лэтченанго в парализованного чужеземца. Его мягкая, подрагивающая плоть стала голубовато-черной от страха, ярости и бог знает каких еще эмоций, присущих овоидам. Мы с Фазио кивнули друг другу и пошли дальше. Лэтченанго принялись размножаться внутри «хозяина»; через полчаса овоид обретет способность двигаться и потащится в свой лагерь, где будет заражать товарищей. Забавный способ вести войну.

Второй овоид, час спустя, оказался хитрее. Он понял, что его заметили, и решил ускользнуть, зигзагом двигаясь через зону, ручьев и тонких деревьев странным и почти величественным манером: словно очень торопился, но при этом старался, чтобы у него не сдуло шляпу. Овоиды по природе своей не приспособлены быстро двигаться, но этот оказался шустрым, был полон решимости и умело прятался то за одной скалой, то за другой. Не один раз мы теряли его из виду и начинали опасаться, что он может зайти сзади и напасть на нас, пока мы стоим, удивленно разинув рты.

В конце концов мы загнали его между двух быстрых мелких ручьев, зайдя с обеих сторон. Я вскинул пистолет с парализующими иглами, Фазио приготовил распылитель спор, и как раз в этот момент что-то серое, похожее на башмак длиной сантиметров пятнадцать, выскочило из левого ручья и облепило рот и горло Фазио.

Он рухнул, сопя, хрипя и отчаянно стараясь сорвать с себя эту штуку. У меня мелькнула мысль, что это какая-то рыба-убийца. Задержавшись только для того, чтобы вогнать иглу в овоида, я сбросил свое снаряжение и прыгнул к Фазио.

Он катался по земле, дико вытаращив глаза от боли и в ужасе колотя по земле ногами. Я уткнул локоть ему в грудь, чтобы остановить его, и обеими руками вцепился в эту проклятую штуку у него на лице. Это было все равно что пытаться содрать с него кожу, но одно мне удалось — я оторвал ее от губ Фазио, дав ему возможность выдохнуть:

— Синсим… думаю, это синсим…

— Нет, парень, просто какая-то мерзкая рыба, — сказал я. — Держись, я сейчас отдеру остальное…

Фазио со страдальческим выражением лица покачал головой. Потом я увидел, как две тонкие прозрачные жилки выскользнули из этой штуки и исчезли в его ноздрях. И понял, что он прав.

Я ничего не слышал ни от него, ни о нем после конца войны, да и не хотел слышать, но был уверен, что Фазио все еще жив. Не знаю, почему. Надо полагать, дело в том, что я верю в своенравие вселенной.

В последний раз я видел Фазио в наш последний день на Вайнштейне. Мы оба были освобождены от военной службы по состоянию здоровья. Меня для обычного выведения спор из организма отправляли в крупный госпиталь на Диммеранге, а Фазио — на карантинный пункт на Дон Кихоте. И когда мы бок о бок лежали на станции, я на стандартных носилках, а Фазио в прозрачном изолирующем «пузыре», он поднял голову — мне показалось, с огромным усилием, — яростно посмотрел на меня глазами, в которых уже проступили красные концентрические круги синсима, и что-то прошептал. Расслышать слова сквозь стенку «пузыря» я не мог, но я их почувствовал — ну, как на расстоянии в половину парсека чувствуют свет бело-голубого солнца. Кожа его мерцала. Ужасающая жизнестойкость симбионта внутри человеческого организма была очевидна. Я очень хорошо представлял себе, что именно Фазио пытался сказать мне.