Сим-сим, откройся! - [18]

— Иди, Сима! — сжал он ее руку. — Я вечером зайду.

— Вот видишь, — потянула ее за собой медсестра, — еще и недели не прошло, а какие к тебе орлы слетелись. А ты боялась!..

Сотрясения мозга у Симы, слава Богу, не обнаружили, но в больнице пришлось задержаться на несколько дней. Впрочем, Сима «на свободу» особенно и не рвалась. Куда бы она пошла в таком виде? Ворон пугать?..

В шестиместной палате собрались неплохие тетки — настоящий женский клуб. Чего только Сима не наслушалась за это время! И всяческих кулинарных рецептов (узнала даже, как приготовить потрясающее домашнее вино из черной смородины!), и неведомых ей доселе секретов женской красоты, и удивительных историй о жизни и, конечно же, о любви…

Своей «лав стори» Сима удивлять никого не стала. Слишком больно было пока об этом говорить, да и медсестра могла узнать — языки-то без костей. Кстати, хорошая оказалась девка, и звали ее соответственно внешности — Анжелика.

Утром приходила Ирина Львовна, приносила фрукты в плетеной корзинке, йогурт, румяные булочки с кунжутом. Сима серый больничный геркулес не ела, ждала ее.

— Хоть позавтракаю с тобой за компанию, а то совсем отощаю на курорте, — смеялась Ирина Львовна.

— А как же вы Петра Алексеевича одного оставили? — удивлялась Сима.

— А Петр Алексеевич теперь не завтракает. На него, видишь ли, сошло вдохновение. Встает в шесть утра и до обеда пишет, не поднимая головы. Володя вообще только к ужину появляется, и то не всегда. А я, понимаешь, девушка компанейская, не могу есть одна. Знаешь, как Фаина Раневская говорила: «Есть одной — это все равно что срать вдвоем».

— Ой, — смеялась Сима, — как здорово сказано!

— Да уж, — соглашалась Ирина Львовна. — Прошу прощения за ненормативную лексику, но великих нужно цитировать без купюр.

Они садились на скамейку в тени рододендронов и, уничтожая содержимое корзинки, болтали обо всем на свете. В запасе у Ирины Львовны было великое множество историй, а отсутствие мужа давало редкую возможность солировать. И две женщины, молодая и зрелая, не ощущая разницы в возрасте, коротали время до обеда.

Накануне выписки Ирина Львовна вручила Симе маленькую подарочную сумку.

— Ой, — засмущалась та, — это мне?

— Нет, — подразнила ее Ирина Львовна, — это я только подержать тебе принесла, а потом обратно заберу. Ты примерь. Если не понравится, что-нибудь другое подберем.

Сима расстегнула кнопку и достала лохматый пшеничный паричок.

— Не может быть! — сказала она. — А здесь нет ни одного зеркала!

— Я принесу тебе завтра вместе с одеждой…

— Завтра будет поздно! — расстроилась Сима. — Мне обязательно нужно сегодня. Сегодня к вечеру…

— А… что будет сегодня вечером? — лукаво полюбопытствовала Ирина Львовна. — Уж не влюбилась ли ты в лечащего врача?..

— Влюбилась? — переспросила Сима, кривя рот в сардонической усмешке. — Вот уж нет! Больше я на эти грабли не наступлю!

Она лукавила, знала об этом, но делала вид, что управляет ситуацией, пытаясь саму себя обмануть. Ее смущали собственная ветреность, непостоянство, легкомыслие: не успела оплакать Вову номер три, как уже и думать о нем забыла. И совсем у нее другой теперь свет в окошке, а сердце бьется так же сильно, и голова кружится, и не спится ночами. Так и будет она порхать по жизни от одного к другому? И каждая новая любовь покажется сильнее предыдущей?

Или все это только фантазии от затянувшегося томительного больничного безделья? Или нынешнее ее убожество так обостряет чувства? Или она, как Наталья, не может без мужчины? Не умеет быть одна и кидается на первого встречного…

Но дело не только в этом. Неизвестно, как к ней относился Он. Не лечащий врач, естественно, Боже упаси! А Протасов… Потому что именно Володя занимал теперь все ее мысли.

Опять ложь! Все она прекрасно знала. Он невзлюбил ее с самого первого дня, что, впрочем, совсем неудивительно, если вспомнить, как они познакомились… И все же иногда ей казалось, что в последнее время что-то изменилось. Ведь женщина всегда чувствует, ее не обманешь! Или все-таки она ошибается, выдавая желаемое за действительность?

…Каждый вечер в восемь часов Володя ждал ее у входа в приемное отделение. Сима выходила и улыбалась радостно и смущенно — стеснялась своего нынешнего, как ей казалось, уродства.

Голову больше не бинтовали, два кусочка лейкопластыря удерживали на подсыхающей ссадине тонкую марлевую повязку, и Сима надевала маленькую красную косыночку, делавшую ее похожей на комсомолку двадцатых годов. И если бы не линялый халат и стоптанные шлепанцы!.. Но упрямый заведующий травматологическим отделением не разрешал больным носить домашнюю одежду.

— Как он не понимает, что удобные и красивые вещи ускоряют процесс выздоровления?! — горячилась Сима.

Но сегодня она наденет свой паричок, а завтра Ирина Львовна принесет ей нормальную, человеческую одежду, она покинет эти унылые стены, и тогда держись, Протасов!..

…Сима легко сбежала с крылечка, насколько дурацкие шлепанцы позволили ей это сделать, и Володя, не узнав ее в первое мгновение, удивленно приподнял брови. Легкая улыбка, чуть тронувшая его губы, и этот взгляд, которым он смотрел на нее, сказали ей столь много, что сердце рванулось к горлу и забилось так неровно и часто, что Сима невольно прижала руку, пытаясь усмирить его бешеные удары.