Сим победиши - [44]

   — Царь, сам знаешь, уехал. Собирался спехом. А его холопам деньги не лишними показались... 

   — Молодец!.. — Иоанну не хватало слов. — Только... А почему бы тебе самому с нами не податься? 

   — А найдется место? 

   — Как тебе не стыдно говорить такое?! 

   — Ну, спасибо, ну и хорошо, — улыбнулся успокоенный Силуан, и его куцый нос словно растянулся. — А то я, знаешь, все равно тут не имею крова. — Подмигнул и пояснил: — Много денег запросили за книгу, так довелось свой дом продать...

   В безвластной Москве множились покражи и поджоги, и богатейшие из бояр упросили митрополита поехать в Александровскую слободу, дабы умолить царя сменить гнев на милость и возвратить его на трон. А когда понадобится, наказывали, пускай судит тех, на кого опалился. 

   Это была новая победа Ивана — не над врагом-супостатом, а над своим народом. Самовластно он ввел опричнину, разделив страну на две части. Там, где сохранялся старый порядок, где управляли воеводы, наместники, судьи, кормленщики с вотчинниками, над всеми Иван поставил своих бояр. Другой частью он наделил себя. У бывших хозяев-наследников отбирались земли и люди, а самих — если оставались верными царю — переселяли в другие вотчины. 

   Изменялись судьбы народа и страны. 

   Изменялись и судьбы слов. Слово «опричнина» происходило от старомосковского «опричь» (помимо). В прежние времена так называлось имущество, отошедшее после смерти мужа вдовам. На пирах так называли угощения, которыми хозяин хотел полакомить избранных гостей. Опричниками звались крестьяне, поселившиеся на монастырских землях. При Иване Грозном же это слово и однокоренные с ним приобрели совсем иное значение... 

   Первые дни после возвращения в столицу царь выглядел спокойным. Не новые ли сны были тому причиной — соблазнительные сны о таинственной королевне Екатерине? Чудесным образом меняя лики, она улыбалась и летала над царем. А он снова и снова пытался схватить за нежно-белесую руку... и уже ощущал ладонью ее перстень и дрожащие пальцы, как Екатерина вдруг превращалась в белую лебедку. 

   Назавтра Иван запретил подавать на стол жареных лебедей и приказал Висковатому лично отправиться к шведскому королю Эрику XIV с вопросом о польской королевне. 

   Она, Екатерина Ягелонка, после венчания с братом Эрика Юханом была уже герцогиней финской, но ничто — ни женитьба, ни святость чужих уз, ни желание самой женщины — не могло охладить распаленного новыми снами и грезами похотливого царя. И Иван не жалел Эрику ни щедрых подарков, ни богатого обещания обменять Ливонию на Екатерину. 

   Некогда король Эрик и сам противился связи своего брата Юхана с сестрой Сигизмунда, усматривая в том опасность в виде самостоятельной Финляндии. Но как теперь шведскому монарху выдать свояченицу?! 

   — Остерегайтесь! Юхан с Польшей плетут сговор! — нашептывал шведским придворным посланец Висковатый. Те пересказывали все у трона, и нервы короля Эрика не выдержали — с небольшим войском он пленил Юхана и направил его с женой в замок Грипсхольм. 

   Передать царю эту новость приехал сам Висковатый, а с ним — и шведский посол. В феврале 1567 года в Александровской слободе было подписано союзное соглашение между Стокгольмом и Москвой. 

   — Вы будете иметь от меня и помощь в примирении с Данией, а когда понадобится, и военную поддержку, — обещал повеселевший царь. — Только вышлите мне герцогиню Екатерину. И помните, — предостерег он посла, — если с ней по дороге что-либо случится, я разорву соглашение. 

   Но заносчивая Ягелонка восхотела разделить судьбу своего узника-мужа! 

   — Я не буду более ничьей женой, даже если вы сделаете меня вдовой! — твердо отвечала она. 

   Юхан за «измену интересам монархии» был приговорен к смерти и с лета 1563 года вместе с женой находился под стражей. Однако шведский король Эрик никак не решался дать последний приказ — убить своего брата. Герцогиню же Екатерину не сломали ни леденящие угрозы, ни медовые обещания. А тут еще император Максимилиан в своем манифесте осудил шведов как нарушителей мира и союзников варварского московского государства. И последние предупреждения высказал Сигизмунд, собираясь объявить войну за свою поруганную свояченицу и ее детей: в заключении Екатерина родила двух дочерей и сына, названного в честь дяди-короля Сигизмундом[12]...

   Иван был опьянен казнями и кровью, но мысли о недоступной Екатерине трезвили его. Он переступал через трупы и жертвы, а ее образ представлялся светлым ангелом-спасителем. Во имя его он не пожалел бы и своей жизни.

   — Этот коронованный купеческий сын может испугаться, — сказал Иван об Эрике. — Прижмите его и без Екатерины не возвращайтесь! — и отправил в Упсалу новых посланцев. Прибыв на место, они уже готовились даже выкрасть-выкупить непокорную полонянку, как случилось непредвиденное — «коронованный купеческий сын» предстал пред ними с помутневшим рассудком! Более того — он приказал освободить Юхана.

   Несколько дней менялись у королевской кровати врачи, все они констатировали: король утратил рассудок. 

   Двор охватило оцепенение, а Эрик совался по длинным коридорам и, осознавая себя узником, молил брата о прощении…