Силуэты - [16]
Ленин, русский коммунист, явился фигурой, объединяющей мир завтрашнего дня. Среди фашистов, среди буржуазных либералов, среди меньшевиков идет грызня и будут расти нелады. Но в коммунистическом мире мы видим почти абсолютное единство, которое отдельные распри, несогласия и дискуссии так же мало нарушают, как мало горы на земле, даже самые большие, меняют тот факт, что земля — шар.
В коммунистическом мире громадное единство, и в центре этого единства великий вождь — Владимир Ильич, мировой вождь пролетарской революции. И как прав поэт Тихонов, когда он всем нам известные факты обожания по отношению к Владимиру Ильичу со стороны революционных рабочих Запада дополнил этим маленьким фактиком молитвы великому далекому «Ленни» забитого индусского мальчика, который и под стеком своего сагиба говорит о том, что в красной Москве бедные одержали верх и что оттуда для всех бедных и угнетенных медленными, но верными путями движутся свобода и счастье>{20}.
Ленин — мировой вождь, потому что он персонификация и один из главных двигателей этого гигантского переворота, равного которому история не знала. Мы нашим решительным шагом вступили в полосу крушения капитала и зарождения коммунизма, в полосу освобождения человечества от борьбы классов, очищения человечества от грязи, от неравенства, невежества, болезней. Это не ощущалось всеми с самого начала. Многие из вас чувствовали только, что яростнее становится борьба, что борьба идет тяжкая, жестокая — она проводила свои линии, похожие на раны, через вашу душу, через вашу профессиональную жизнь, через ваш обеденный стол, и вы стонали и протестовали, поскольку многие из вас были далеки от сознательного участия в социальной жизни и внутреннего смысла этих явлений в страшных мелочах, перед вами выступавших, не могли уловить. Потом вы видели, что борьба оформляется, что складывается крепкая государственная власть, что жить становится легче, что, сломив врага, мы дали план новой экономической политики, как разумной переходной ступени, и что Россия, перестав быть мировым жандармом и ставши мировым освободителем, выросла в громадную мощь. И многие из вас, интеллигентов, артистов и художников, стали задумываться, переоценивать свое отношение к революции, начали оценивать ее положительно. Но редко кому из вас удается еще и умственно и сердцем опознать в наших тяжелых днях первые дни зари человечества. Пройдет 100 лет, в мире давно уже будет тогда установлен новый светлый порядок, и люди, оглядываясь назад, не будут знать эры более возвышенной, более священной, чем дни этой российской революции, начавшей революцию мировую. И люди не будут знать человеческого образа, внушающего больше благоговения, любви и преданности, чем образ не только пророка, не только мудреца нового коммунистического мира, но и его зачинателя, его борца, его мученика, ибо Владимир Ильич сгорел еще в сравнительно не старые годы, привел в полную негодность свой гигантский мозговой аппарат путем нарушения кровеносной системы в нем вследствие непомерной, нечеловеческой, чудовищной работы.
Мы наблюдали эту работу. Мы видели ее. И может быть, в будущем будет брошено нам, близко стоявшим к нему, обвинение: разве вы не замечали, что этот драгоценный человек, что этот человек, выводивший вас из всех трудностей, что этот человек, блестяще разрешавший общественные проблемы, — что он изнуряет себя, что так работать никто не может, что человеческая машина изнашивается от такой работы в короткий срок?
Но, товарищи, огромному большинству из нас — г может быть, и нам всем — невдомек было! Владимир Ильич мог работать 14–16 часов в сутки, случалось — и все 24 часа. Он мог входить во все подробности любого дела. Он мог все знать, всюду поспевать и всегда был с веселой улыбкой, всегда крепкий, всегда свежий, всегда готовый к новой и новой работе.
Это был такой колоссальный по слаженности организм, и это была такая естественная, до грации доведенная преданность работе, что казалось, будто на его плечах никакая тяжесть не лежит. Так светло, так весело, так радостно Ленин делал свою работу, что нам невдомек было, что на самом деле этот человек внутренне где-то гнется, ломается под страшным грузом, который он на себя возложил…
Я хочу теперь перейти, товарищи, хотя к очень краткому и очень слабому абрису того, что представляет собою Владимир Ильич как личность.
Первое, конечно, что бросается в нем в глаза, — это его гигантский ум. Ум этот сказывался во всем: в его сочинениях, прозрачных, ясных, всякому доступных, но всегда новых, всегда безошибочных, он сказывался также в решении мелких государственных проблем, в повседневной жизни сначала партии, а потом российского государства.
Было любо-дорого сидеть в Совнаркоме и присматриваться к тому, как решает вопросы Владимир Ильич, как он внимательнейшим образом вслушивается, вдумывается, взвешивает, пересматривает все для каждого вопроса — а вопросов много — и как он резюмирует затем вопрос. Резюмирует — и нет больше споров и нет больше разногласий; если принял сторону одних против других или согласовал взгляды одних и других в неожиданном синтезе, то с такими аргументами, против которых не пойдешь. И этот его огромный ум вместе с его другой коренной чертой — веселостью, поразительной душевной ясностью сказывался в том, что он все делал с шуточками, улыбаясь: с одним посмеется, другого вышутит, третьего ласково-словесно по плечу потреплет, и в Совнаркоме мы работали так, как будто это веселое общество друзей, благодаря Владимиру Ильичу. Ставились иногда проблемы роковые, требовавшие гигантского напряжения. У Владимира Ильича этого напряжения не было видно. Значит ли это, что он хоть к одному вопросу относился несерьезно? Никогда. Ни малейшего дилетантизма! Если он не знает, он спрашивает всегда, он подготовляет материалы. Он чувствовал постоянно громадную ответственность, которая на нем лежит, и это не мешало ему быть таким радостным, таким бодрым, таким обаятельным во всем, что он делал, что мы все всегда неизменно бывали очарованы. И в этом, конечно, сказывалась и сила ума, помимо особенностей темперамента, делавшая возможным гигантское напряжение без потуг, без признаков утомления, изнурения, уныния.
