Силуэты - [12]

Во всяком случае, здесь были порыв отчаяния, протест благородных людей против чудовища, поставившего их в положение бессильных протестантов, здесь была и граничащая с отчаянием надежда — последняя надежда на возможность широкого народного движения. Здесь была бесконечная глубина героизма, самопожертвования и революционной энергии. И насколько «Народная Воля» смогла потрясти устои самодержавия, насколько эффектны и насколько значительны были ее выступления, видно из того, что не только либеральное общество было взволновано и серьезно прислушивалось к деятельности этой кучки отважных людей, не только за границей правительства стали побаиваться за Романовых и считали их трон далеко не обеспеченным, но такой гений и такой необычайно проницательный и трезвый наблюдатель, как сам Карл Маркс, написал однажды, что в России как бы два правительства и что он, в сущности, считает возможным, что гениальные конспираторы-народовольцы смогут нанести существенный и, может быть, решающий удар самодержавию^{16}.

Тем не менее было заранее ясно, товарищи, что без каких-то коренных изменений в соотношении сил в стране этот героизм ни к чему не приведет.

Отец Владимира Ильича был сын крестьянина Астраханской губернии. Дед Владимира Ильича пахал землю. Этот выходец из народа, отец Владимира Ильича, был типичным интеллигентом-разночинцем, болел душою за крестьянство, пользовался большою любовью и доверием среди учительства, которым руководил, — к концу своей жизни отец Владимира Ильича занимал в области просвещения более или менее видное место в губернии, но это не сделало его чиновником. Он был преданнейший народный учитель, симпатизировавший революционерам и воспитавший своих детей в революционном духе. Старший сын его, Александр Ильич Ульянов, был человек блестящих способностей. Многие, знавшие Александра Ильича студентом, говорят, что он по гениальности своей не уступал Владимиру Ильичу. Владимир Ильич был еще мальчиком, когда Александр Ильич вошел в революцию, в «Народную Волю», и сделался душой большого заговора с целью убить царя. Заговор был открыт, и Александр Ильич был повешен. Через несколько дней после повешения Александра Ильича один из величайших русских ученых — Менделеев — в лекции своей с глубоким горем сказал: эти проклятые социальные вопросы, это ненужное, по моему мнению, увлечение революцией, сколько оно отнимает великих дарований! Два талантливейших моих ученика, которые, несомненно, были бы славою русской науки, — Кибальчич и Ульянов — пожраны этим чудовищем.

Но Александр Ильич погиб не напрасно. Не только как всякий героический народоволец оставил он нам героическую традицию, но он заронил в уже пылавшее революционною ненавистью к неправде и революционною любовью к страдающему народу сердце маленького Володи новое пламя, и Владимир Ильич поклялся, что он не только отдаст всю свою жизнь народу и борьбе с Романовыми и их приспешниками, но что он сумеет им отомстить за смерть лучших сынов народа, в том числе и своего любимого брата.

Владимир Ильич, таким образом, был кровным образом связан через отца и брата с революцией прежней народовольческой формации. Ум его жадно искал, каким образом можно помочь страдающему человечеству.

Надежда Константиновна Крупская, героическая подруга Владимира Ильича, на торжественном заседании съезда Советов Союза сказала: «Владимир Ильич никогда не говорил о своей любви к человечеству, но его сердце было полно этой любовью — любовью не к рабочим только и не только к рабочим России, а к рабочим и крестьянам одинаково, к рабочим и крестьянам России и всего мира одинаково»^{17}. В широчайшей концепции чувства и мысли охватил Владимир Ильич все земное страдание и хотел послужить как можно более рационально, как можно более мощно тому, чтобы привести это страдание к концу. И он искал, повторяю, рациональных, целесообразных путей, чтобы этой цели достигнуть. И тут-то он наткнулся на два факта: на учение Карла Маркса и на развитие пролетариата в России. Учение Карла Маркса объективно, как астроном изучает светила небесные, установило пути, по которым возникает, зреет и умирает капитал, предрекло процессы, путем которых самим капиталом вызванный к жизни и им сплоченный пролетариат придет к победе над капиталом.

Это учение Карла Маркса, сделавшее социалистическую мечту наукой, было подхвачено в то время несколькими лучшими русскими умами и среди них громадным мыслителем — Георгием Валентиновичем Плехановым. Плеханов в русской заграничной прессе уже развернул идею о применимости марксизма к России. Это было большой заслугой.

Идя по стопам великих революционеров «Народной Воли», но уже отказавшись от настоящей активной борьбы, измельчав, заменив революционную пламенность революционною фразою, эпигоны, вырожденцы народовольчества, — друзья народа на словах больше, чем на деле, жившие процентами с великого капитала мыслителей и деятелей расцвета, Чернышевских и Желябовых, — утверждали, что Россия идет совершенно своеобразным путем, что капитализм в России развернуться не может, так как внутренний рынок ее беден, а внешнего рынка она не добьется, что пролетариат всегда будет ничтожным меньшинством, что поэтому по-прежнему можно ориентироваться только на деревню, на общину. А так. как ясно было, что ни деревня, ни община, ни интеллигенция на путях пропаганды или террористической борьбы из- трясины Россию не выведут, то эта эпигонская доктрина на самом деле никого не удовлетворяла. Интеллигенция к тому времени, как Владимир Ильич выступил на арену деятельности, уже массами отходила от революции или хотя бы даже от сочувствия ей.