Силой и властью - [24]

Магистр-хранитель посмотрел сначала на детей, которые все еще держались за руки, потом на торговцев, заглянул в глаза Нарайну и чуть заметно склонил голову:

— Мир этому дому, удачи честным торговцам. Я — хааши Рахун из клана Волка. — Негромкий голос даахи ветром пронесся по залу. — Это, — магистр указал подбородком на малыша-невольника, — твой ребенок?

— Я — Нарайн Орс из Орбина, а это — мой раб, — все так же усмехаясь ответил Нарайн. — Правда, уже не мой, я его продал и сполна получил расчет.

Хранитель не удостоил его ответом. Он позвал своего ребенка, сказал что-то, попытался увести. Но тот замотал головой и руку нового приятеля не выпустил. Старший попытался уйти один, надеясь, что мальчишка последует за ним, — не вышло, упрямец только ближе подошел к маленькому орбиниту и насупился. Пришлось магистру вернуться и присесть рядом с детьми. Он долго, терпеливо что-то объяснял, указывал на купцов, повторял, уговаривал — все без толку. Чувства оборотней можно было читать по лицам, как по открытой книге: магистр был не на шутку взволнован и, похоже, готов на все, лишь бы поскорее забрать отсюда своего мальчишку.

Вот и правильно, подумал Нарайн. Мьярна — не Тирон, и уж подавно не Поднебесье, здесь свои законы.

Но мальчишка не был послушным ребенком. Он лишь фыркнул, топнул ногой и уселся на скамейку.

4

Осень года 628 от потрясения тверди (пятнадцатый год Конфедерации), Мьярна.

— Я никуда не пойду без него! Он им не нужен — значит, он не их, ты сам говорил! Ему плохо, страшно, больно… он звал меня!

Ягодка топнул ногой и уселся на скамейку.

Магистр Ордена Согласия хааши Рахун из клана Волка, прозванный Белокрылым, впервые за двадцать пять лет чувствовал себя настолько растерянным. Когда сын вырвал руку из его ладони и, метнувшись в сторону, исчез в толпе, он еще надеялся, что все обойдется. Он, как и маленький Ягодка, уже давно почувствовал близость чего-то огромного, неизвестной силы, но не стремился к ней — он знал, что сила всегда опасна. Почему только до сих пор не научил этому сына?! Пока он, взрослый и мудрый, надеялся, что сила его не заметит, не позовет, мальчишка только и ждал зова. И вот, дождался… Дитя старшей расы, больной, опоенный опасным дурманом, товар на продажу — маг, способный зажечь солнце.

Рахун снова обратился к сыну:

— Да, малыш боится, но, посмотри, здесь столько чужих — любой испугается. Сейчас его заберут домой, и все будет хорошо. Он звал не тебя — тебя он не знает. Идем?

— Он… он… — Ягодка явно не находил слов. — Да какая разница, кого он звал? Я услышал! А ты? Разве не слышишь? Как ты можешь не слышать?! Если не хочешь забрать его, оставь меня.

Слышал. И рад бы был соврать, что не слышит, но не мог: маленький маг отчаянно звал на помощь, и хранитель нашел его. То, что Ягодке было всего семь, ничего не меняло — он принял свое служение. Теперь — все, их не разлучить. Эта связь будет только крепнуть, что бы ни случилось.

Рахун кивнул сыну:

— Ты прав, этот мальчик звал, и ты услышал. Но, Ягодка, пойми: его никто не любил, он просто не знает, как это бывает, он может не понять, не научиться…

Теперь настало время спросить, готов ли Ягодка стать хаа-сар этого малыша — убить ради него, умереть вместо него. Или убить его самого, если он станет угрозой. Долг хранителя нерушим и жесток… а его сын еще так мал. Рахун не смог произнести ритуальной формулы. Он лишь заглянул в распахнутые детские глаза и спросил:

— Ты уверен, что справишься?

Но сын и без слов все понял.

— Я буду любить его! Он поймет, обязательно поймет, он всему-всему научится. Он хороший, я знаю!

Люди вокруг замерли в ожидании. Люди боятся даахи. Боятся навлечь гнев великой Хаа. И эти тоже боялись. Если хааши захочет забрать раба — они не посмеют спорить. Но Рахун знал и другое: страх — плохой советчик и опасный спутник. Когда он уйдет, страх сильных может вылиться злобой на головы слабых, прокатиться волной боли далеко от этого места. Надо решать дело миром, а не угрозами.

Рахун кивнул сыну, поднялся и снова обратился к златокудрому торговцу:

— Так значит этот ребенок — не твой?

— Я же сказал: продано.

Златокудрый страха не показывал, только улыбался с презрением и скукой. Если бы хранителя так легко было обмануть. За улыбкой Рахун видел не только страх, но и боль, страдание покалеченной любви, превратившейся в ненависть. Пожалеть тебя? Избавить от всего этого: от любви, от ненависти, от страданий, от жизни? Избавить мир от тебя?

Но нет, ты сильный, Нарайн Орс из Орбина, рано тебе умирать. Живи, мучайся, быть может, ты еще отыщешь путь к покою.

— Во что ты оценил малыша? Я хочу его выкупить.

— В тринадцать талари, магистр. Но, как я и сказал, деньги уплачены, и мальчик больше мне не принадлежит. А какую цену назовет его новый хозяин — я не знаю. Может, вообще не продаст.

Другой торговец, по виду фарис, с готовностью поддержал орбинита:

— Да, правда, я уже заплатил и продавать мальчика не буду. Сам посуди, магистр: тринадцать полновесных талари золотом — за такого кроху цена грабительская. Стал бы я платить, если бы малыш не был мне нужен? Иметь у себя такого я всю жизнь мечтал… О боги. — Он всплеснул руками, словно дурной актер-кривляка в пестрых тряпках, что выступает перед простодушными зеваками. Растрогать, что ли, собрался? — Да зачем мне тебя обманывать! Слаб человек, вот и у меня есть свои, с позволения сказать, слабости: вкусно покушать люблю, вина дорогого испить, куцитру в охотку… И мальчик этот. Но ты зря за него волнуешься: у меня будет жить так, как не всякий принц живет, все самое лучшее получит. Нет, не продается.