Сильные мести не жаждут - [19]

— Что ты говоришь?! Ты, христианин! — воскликнул Блюме. — Ведь когда-то ты был гуманным и добрым человеком.

— Уверяю тебя, Конрад, я и теперь гуманен и добр постольку, поскольку позволяют обстоятельства, — повысил голос Гауф, поднялся из-за стола и быстро зашагал взад-вперед по комнате. — Я остаюсь таким, каким был всегда, — повторил он. — Но пойми, я обязан думать не только о раненых. Меня прежде всего тревожит судьба живых, судьба всех зажатых в этом кольце войск, будущее Германии. Наши солдаты — я говорю о настоящих солдатах, а не о мясниках в синих шинелях, не об эсэсовцах и жандармах, не о тыловиках, — наши солдаты стоят того, чтобы мы проявляли к ним гуманность и доброту, но, к сожалению, не всегда это возможно. Сегодня на рассвете, когда мы вели бой за эту крохотную деревню, русские предприняли контратаку. Я приказал остановить их заградительным огнем артиллерии. И артиллеристы, и пехотинцы полка дрались как львы. Я сам был на одной из батарей «берта-четыре», видел там тяжелораненых. Один с двумя пулями в легких, харкая кровью, продолжал подносить снаряды. Потом… потом он упал и умер возле орудия. Разве такая смерть не геройство? Разве в этом поступке ты не видишь подлинной немецкой самоотрешенности, солдатского самопожертвования во имя победы? — В голосе Гауфа послышались теплые нотки, он по-приятельски положил руку на плечо Блюме. — Поверь, я не фанатик, Конрад, но я люблю свою Германию. Может, там не все устроено так, как надо, как хотелось бы. Это другое дело. После войны, когда вернемся домой, мы наведем порядок. А сейчас главное — выиграть войну, спасти нацию.

— Извини… спаситель нации! Я должен идти, — резко поднялся со скамьи майор Блюме. — Поговорим как-нибудь в другой раз.

— Если я чем-то обидел тебя…

— Нет. Благодарю за откровенность, — холодно сказал Блюме, надел шинель, фуражку и уже направился было к двери, но, словно вспомнив что-то очень важное, обернулся к Гауфу. — У тебя нет знакомых офицеров в «Валонии»?

— В «Валонии»? Нет, — ответил Гауф, и на его полном лице мелькнула тень отвращения. — Ты разве забыл, что в этой бригаде собрано дерьмо со всей Европы? Я не хочу иметь дело с уголовниками, с мерзким сбродом!

— В этом ты прав. И все-таки жаль, что там нет у тебя знакомых. — Блюме машинально поправил на голове фуражку. — Очень жаль, — повторил он и тихо добавил: — Я сегодня случайно видел одного интересного типа из «Валонии». Бельгийский рексист, когда-то был поэтом, даже воевал в Испании против фалангистов.

— Ты боишься его?

— Я не верю ренегатам.

— Как его фамилия? — заинтересовался Гауф и тоже снизил голос до шепота. — Я сегодня буду у командира «Валонии» майора Липперта. Нужно кое-что вместе решить насчет завтрашней операции. Могу осторожно…

— Да, да, очень осторожно, — торопливо бросил Блюме. — Запомни фамилию. Леопольд Ренн. Белобровый, волосы на голове тоже белые, молочного цвета. Стопроцентный альбинос. В очках. Если он в бригаде, немедленно поставь меня в известность.

— Если он в бригаде, я скажу тебе по телефону, что встретил… Нет, лучше скажу, что у меня очень разболелась печень. Старая болезнь, об этом все знают, даже твой Штеммерман. Избыток желчи, которую некуда вылить.

— Кажется, завтра утром ты будешь иметь такую возможность?

— Кто знает? Завтра русские могут излечить меня сразу от всех болезней.

Блюме вернулся к машине, открыл дверцу, устало опустился на мягкое сиденье. Курт Эйзенмарк сразу же включил мотор. Мощный «опель» с минуту побуксовал в грязи, затем медленно выполз из колеи.

— Везет мне! — улыбнулся Курт. — Выбрался из такой ямы.

— А Гауф — идиот! — с досадой выпалил не в лад его словам Блюме. — Типичный идиот. Я был о нем лучшего мнения. На таких пока еще держится берлинская банда. Ну а как дела у наших друзей, Курт? Все принял?

— Там порядок, Конрад!

Не отрывая глаз от грязной дороги, уверенно управляя рулем, Эйзенмарк стал подробно рассказывать Блюме о только что закончившихся радиопереговорах с Москвой.

Комитет «Свободная Германия» направил в штабы 1-го и 2-го Украинских фронтов своих представителей. С ними необходимо установить связь. Комитет надеется, что многих солдат и офицеров из окруженной группировки можно склонить к прекращению кровопролития.

— «Комитет надеется…» — непроизвольно, но с печальной иронией в голосе повторил Блюме. — Все мы надеемся.

— Очевидно, надо предпринять решительные шаги, — продолжал водитель.

— Ты прав, Курт. Нужны решительные действия. Мы их предпринимаем, но, к сожалению, результаты не радуют.

Оба они на некоторое время замолчали, и в этом молчании явственно чувствовалась глубокая скорбь. О результатах говорить не хотелось, не хотелось вспоминать неудачи и провалы, которыми сопровождалась их поистине подвижническая работа. Их совсем немного. Ничтожно маленькая группа смельчаков-коммунистов в железном, безжалостно-тупом механизме военного подчинения, в чаду безликой храбрости и массового фанатизма. Так много сделано, и такие мизерные практические итоги!

Но, может быть, их подпольная деятельность все же не напрасна? Они, правда, не добились еще добровольного перехода на сторону советских войск сколько-нибудь значительных групп немцев. Но, возможно, уже сама их борьба — это тоже победа? Частичка их победы, может быть, заключена и в том, что они вместе с войсками вермахта, вместе с Гилле, с Дегреллем, вместе со всем этим коричневым отчаявшимся сбродом отступают все дальше на Запад?