Сильные духом (в сокращении) - [27]

Ле-Линьон стал торговым городом благодаря тому, что через него проходила железная дорога, а вокруг было много ферм, хотя и бедных. В надежде разжиться продуктами люди приезжали сюда из Лиона и других городов.

На тех же поездах приезжали беженцы, тоже с сумками и чемоданами. В переполненных, забитых багажом вагонах они не бросались в глаза, а сойдя на станции в Ле-Линьоне, незаметно отделялись от толпы и спешили к дому пастора Фавера.

В базарные дни крестьяне еще затемно нагружали телеги и машины тем, что вырастили для продажи, и отправлялись в город. На рассвете на улицах уже слышались цокот копыт и гул моторов.

Сегодня окрестные фермеры, как обычно, расставили свои телеги на рыночной площади, и, едва солнце поднялось над крышами, жители Ле-Линьона пришли за покупками.

Наведывалась в Ле-Линьон и еще одна категория людей с сумками и чемоданами — спекулянты. Эти профессионалы черного рынка вели торговлю за столиками в дальних углах городских кафе. Чего только не было в их чемоданах. За неимоверную цену у них можно было купить даже такие деликатесы, как колбаса или ветчина.

Те, кто торговал на черном рынке, нарушали закон, так же как и те, кто покупал. И тем и другим грозил штраф, а то и тюремное заключение. Но людей это не останавливало.

Рашель послали купить яиц, если, конечно, они будут в продаже. Карточек, что ей дали, хватало только на шесть штук. Но если она их принесет, вечером у семейства пастора будет настоящий пир — омлет с картошкой и грибами.

Утром девушка узнала печальную новость. Ее принес Пьер Гликштейн, и, строго говоря, Рашели это известие не касалось. Пьер пришел поговорить с Дейви. Информация о местонахождении сбитого летчика дошла до Лондона, сообщил он, и принято решение вывезти его в Англию. В следующее полнолуние за ним пришлют самолет. Время и место посадки пока неизвестны. Но в любом случае это будет через две недели. Подтверждение дадут в день прилета самолета. С наступлением темноты Дейви доставят на посадочную площадку.

Дейви с помощью Рашели задал несколько вопросов, Пьер, как мог, на них ответил и ушел. Провожая его до двери, американец чуть ли не плясал от радости. Он вел себя так, словно напрочь забыл о Рашели и об их любви.

— Разве это не здорово? Я снова буду свободен.

Его слова ранили ее, как острые стрелы. Ей хотелось убежать, но она ушла от него спокойным шагом и только в спальне дала волю слезам.

На улице ее слезы быстро высохли, хотя на сердце у Рашели по-прежнему было тяжело и она по-прежнему вся кипела от ненависти.

Потерпев неудачу в магазинах, она сходила на базар, но все фермеры, к которым она обращалась, лишь качали головой. Она знала, что пастор категорически против покупок на черном рынке, но ей очень хотелось доставить ему удовольствие, а значит, она не должна возвращаться с пустыми руками.

В этот момент Рашель как раз проходила мимо одного из кафе. Она решила зайти и спросить, не продает ли кто-нибудь яйца. Если повезет, рассуждала она, совсем не обязательно говорить пастору, где она их достала.

В полумраке кафе несколько мужчин в грубой одежде пили у стойки вино, а трое или четверо одетых поприличнее ждали своей очереди к спекулянту.

Когда наконец подошел черед Рашели, у нее затряслись колени. Дрожащим от страха голосом она сказала, что ей нужно. Продавец сунул руку в свой чемодан, достал шесть яиц, уже завернутых в газету, и выложил на стол. Она спросила, сколько они стоят. Цена оказалась неимоверно высокой.

— Очень дорого, — расстроенно сказала она.

— А сколько ты можешь дать?

Она назвала привычную цену.

— Мало.

— Но у меня больше нет.

Спекулянт уже почти все распродал, и ему хотелось поскорее сбыть последнее.

Заметив, что он колеблется, Рашель сказала:

— Это для пастора.

Мужчина пододвинул к ней кулек. Сделка состоялась. Взяв драгоценный сверток, Рашель направилась к выходу. Она ликовала. Сейчас даже утренняя обида на Дейви и ее горькие слезы немного забылись — может, она просто все преувеличила. Девушка открыла дверь… И чуть не столкнулась с молодым немецким лейтенантом, рядом с которым стояли двое солдат. Офицер держал в руках дубинку.

— Что у вас тут? — спросил он, ткнув дубинкой в кулек.

— Яйца, — чуть слышно ответила Рашель. Говорили они, разумеется, по-французски.

— Не бойтесь. Я не сделаю вам ничего плохого.

Он явно проявлял к ней отнюдь не служебный интерес.

— Не могли бы мы где-нибудь посидеть и поговорить? — сказал немец.

Страх моментально сменился возмущением.

— Отстаньте от меня! Слышите? Пропустите!

Когда Рашель попыталась пройти, офицер схватился за сверток. Он тянул его в одну сторону, она — в другую, и в результате одно из драгоценных яиц разбилось.

— Видите, что вы натворили! — закричала девушка.

Немец в замешательстве перешел на родной язык:

— Почему вы отказываетесь со мной поговорить? Я всего лишь хочу поговорить с вами.

От ярости Рашель, почти не сознавая, что делает, ответила ему по-немецки:

— Потому что вы свинья! Все вы — грязные свиньи! Возвращайтесь в свою Германию и оставьте нас в покое.

Лейтенант безошибочно узнал берлинский акцент и одновременно понял что-то еще.

— Еврейская сучка! — Он выбил кулек с яйцами у нее из рук.