Мы выстраиваемся цепочкой, держась за веревку. Потом я веду всех вниз. Нас окружает почти полная темнота, если не считать отраженного света луны, разлитого по снегу. Край обрыва и провалы видны хорошо. Опасаться нужно скрытых под снегом расселин. Но каждый наш шаг это все же лучше, чем лечь на снег и заснуть.
Дорога приводит к краю пропасти, и я поспешно веду всех назад, не позволяя им заглядывать в бездну. А что, если пути вниз просто нет? Утром нас высадили из аэрокаров прямо на склоне горы. Может, в это глухое место можно добраться только по воздуху. Может, отсюда нельзя спуститься. Или того хуже — мы попадем под лавину и погибнем под грудами снега.
Снегопад не утихает, и в некоторых местах мы проваливаемся по пояс. Тем не менее усилия согревают. Движение — жизнь, а остановка — сон и смерть.
Деревья не отличить друг от друга, и я опасаюсь, что мы делаем круг, но если все время двигаться вниз, рано или поздно доберешься до подножия горы. Не видно никаких следов — ни людей, ни животных. Нетронутую пелену снега нарушаем только мы.
Веревка дергается, и, обернувшись, я вижу, что упала девушка со сломанной рукой, шедшая последней.
Я возвращаюсь к ней и вскидываю на плечо. Ее вес — ничто по сравнению с тяжестью, которая лежит у меня на сердце. Подумаешь, лишние шестьдесят килограммов. Но теперь движение замедляется.
Остальные все равно отстают, и я делаю короткие остановки, чтобы Джулиан не заснул. Потом усталость наваливается на меня, и глаза закрываются.
Я отключаюсь всего лишь на секунду. Затем встряхиваюсь. Сон равносилен смерти. Заставляю четверку встать.
Четверка. Я воспринимаю их не как кластер, а как число. Интересно, будут ли они обращаться со мной как с одиночкой? Отдельным человеком? В обществе найдется место для квартета. Но не для одиночки.
После Исхода Сообщества и войн власть перешла к кластерам. Именно они взяли на себя заботу о планете, а из обычных людей — то есть одиночек — на Земле остались лишь не признающие прогресса луддиты. Катастрофу пережили только кластеры, появившиеся в результате биологического эксперимента и составлявшие меньшинство населения. Но теперь я больше не кластер; я одиночка, и мое место в анклаве одиночек. Мне нет места в сообществе кластеров. Какой от меня прок? Никакого. Я смотрю на четверку. Кое-что я все-таки могу сделать. Эти четверо не перестали быть кластером, единым организмом. И я могу их спасти.
Я встаю.
— Пойдем. — Моя интонация смягчилась. Протестовать у них нет сил. Я показываю, как поднести снег к губам и пить, когда он растает. — Нужно идти, — повторяю я.
Девушка со сломанной рукой пытается двигаться самостоятельно. Я иду рядом с ней, поддерживая за здоровую руку.
Чахлые сосны сменяются более густым лиственным лесом, и я немного согреваюсь, хотя температура не могла подняться слишком сильно. Но деревья считают, что стало теплее, и я соглашаюсь с ними. Снегопад здесь слабее. Может, буря стихает.
— Гора не может быть выше семи километров, — говорю я. — Семь километров пешком — пустяки, даже на холоде. Вдобавок все время вниз.
Никто не смеется. Даже не реагирует.
Я замечаю, что ветер стих, а вместе с ним и снег. Небо все еще серое, но метель закончилась. Я начинаю думать, что у нас появился шанс выжить.
Затем последний в нашей связке подходит слишком близко к обрыву, спотыкается и соскальзывает вниз, исчезая из виду. Следующие двое не могут или не желают бросать связку и тоже съезжают вслед за ним, а мне лишь остается смотреть на скользящую по снегу веревку.
Ну вот, опять, думаю я. Опять меня тащит чертова веревка. Я отпускаю ее, и она исчезает в сером провале. Девушка рядом со мной еще не понимает, что произошло.
Глубина расщелины метра три, склон крутой, но не вертикальный. Сверху я вижу всех троих, упавших на самое дно. Мне никак не вытащить их — нужно спускаться.
— Держись крепче.
Вскидываю девушку на плечо и, поджав под себя ноги, съезжаю вниз по склону. Одна рука вытянута в сторону для равновесия, другая придерживает девушку.
Надеюсь, под снегом не прячутся ветки. Все обошлось, и мы благополучно достигаем дна — быстрее, чем я думал.
Три тела распростерлись на берегу маленького, не замерзшего ручейка, у самой воды. Когда-то вода вымыла в стене расщелины углубление наподобие пещеры. Девушка у меня на плече потеряла сознание — лицо серое, дыхание поверхностное. Наверное, у нее серьезный перелом. А я только ухудшил ее состояние. Мануэль нашел бы более безопасный способ спустить девушку.
В гроте, который практически весь находится под землей, воздух теплее, чем снаружи. Здесь что-то вроде пещеры — на глубине нескольких метров постоянная температура сохраняется и в палящий зной, и в снегопад. Я опускаюсь на корточки. Наверное, градусов пять выше нуля.
— Тут можно отдохнуть, — вслух говорю я.
Или даже поспать. Обморожение нам не грозит, а промокнуть в мелком ручье невозможно.
Пройдя несколько метров вниз по течению, я нахожу углубление. Сухая скала, над которой нависают корни. Переношу туда девушку, потом по очереди отвожу всех троих в пещеру.
— Спите.
Сил у меня больше не осталось, и я смотрю, как все четверо мгновенно засыпают. Сам я спать не могу. У девушки болевой шок. Ей стало хуже, когда я вскинул ее на плечо. Скорее всего внутреннее кровотечение.
