Сильное государство - [46]

История Балкан 1990-х иллюстрирует слабость европейского взгляда на международные акции. Все страны Евросоюза признавали, что Сербия под Милошевичем была источником серьезных нарушений в Боснии и Косово, что этот конфликт был в высшей степени дестабилизирующим для Европы и что в большой степени европейской обязанностью было бы установить в этом регионе порядок и справедливость. Европейцы и впрямь вмешались — путем введения эмбарго для этого региона (выгодного скорее сербам, чем боснийцам) и путем посылки туда миротворческого контингента. Однако им не удалось принять коллективную резолюцию о решительном силовом вмешательстве, чтобы сместить Милошевича, демократизировать Сербию и таким образом добраться до сути проблемы. Действительно, европейские миротворцы осложнили эту проблему своим нежеланием сражаться в таких местах, как Сребреница, оказались заложниками и нуждались в спасении. Именно в результате действий государств, желавших решительно применить традиционные формы военного вмешательства — это были хорваты в случае Боснии и американцы в случае Косово, — сербское государство распалось, и на Балканах настал мир.

Роберт Каган излагает это следующим образом. Европейцы искренне полагают, что живут в конце истории, — то есть в таком мире, который все в большей степени управляется с помощью законов, норм и международных соглашений. В этом мире политика с позиции силы и «реальная политика» прекращают свое существование. Американцы, напротив, считают, что история далеко еще не заканчивается и следует использовать традиционные методы силовой политики, чтобы уничтожить угрозу, исходящую от Ирака, «Аль-Каиды», Северной Кореи и других пагубных сил. Согласно Кагану, европейцы правы лишь наполовину: для себя, внутри Евросоюза, где суверенитет уступает сверхгосударственным организациям они действительно создали мир конца истории. Но они не понимают того, что мир и безопасность в их европейском «мыльном пузыре» гарантированы в конечном итоге американскими военными силами.

Государственность разрушается также и с другой стороны. Возникли разнообразные многосторонние и международные организации, предназначенные для того, чтобы взять на себя некоторые административные функции национальных государств. Их способность успешно делать это сильно варьируется. Некоторые, например удивительно разнообразные технические организации и организации, устанавливающие стандарты, действительно создали международные правила, которым подчиняются и которые по большей части способствуют глобальной эффективности. Другие, более политизированные по природе, стремятся сломать легитимность национальных государств без применения взамен уничтоженных эффективных международных институтов. Вопрос о том, правилен ли подход Соединенных Штатов к Ираку, остается открытым, но нельзя дать особым обстоятельствам этого дела отвлечь внимание от того факта, что это пагубное в перспективе сочетание потребности в безопасности, характерной для слабых государств или «государств-неудачников», и способности международных институтов поддерживать ее.

Большая часть аргументов относительно Ирака сосредоточена вокруг эмпирического вопроса, действительно ли мир находится в такой опасной ситуации, как утверждает администрация Буша, или с угрозами, исходящими от таких стран, как Ирак и Северная Корея, лучше справляться другим способом. (Вопрос эмпирический в том смысле, что на него существует реальный ответ, который, однако, мы можем и не узнать из данных, доступных нам сейчас.) Никто не стал бы оспаривать ту мысль, что если государство создало ядерное оружие и полно решимости дать его террористам, чтобы устраивать взрывы на территории другого государства, то этому последнему, чтобы защитить себя, не стоило бы полагаться на международные организации. С другой стороны, если такая угроза заметно возрастет, превентивный американский ответ способен сам стать основным источником глобальной нестабильности.

Глава 4. МЕНЬШЕ, НО СИЛЬНЕЕ

Более тридцати лет ведущей тенденцией в мировой политике было ослабление государственности. Эта тенденция возникла по двум причинам — нормативной и экономической. Многие государства в двадцатом веке были слишком мощными. Они подавляли население и нападали на соседей. У тех государств, что не были диктатурами, тем не менее тормозился экономический рост и возникало множество сбоев в работе: чрезмерная свобода государства вела к падению эффективности его работы. Поэтому основной тенденцией стало уменьшение доли государственного сектора и обращение к рынку или к функциям гражданского общества, ошибочно присвоенным государственным аппаратом. В то же время рост мировой экономики ведет к разрушению автономии суверенных национальных государств за счет возрастания скорости обмена информацией, мобильности капитала и, в меньшей степени, трудовых ресурсов.

Эти перемены были, в целом, к лучшему. На повестке дня во многих частях мира все еще остается снижение влияния национального государства: стагнация, возникшая в Японии в период 1990-х, и кризис социальной безопасности, который произойдет во многих благополучных европейских государствах в двадцать первом веке, в огромной степени связаны с государственным регулированием и государственным вмешательством в экономику этих стран.