Сильнее смерти - [16]

– Вы учите меня работать, вир-гарт?

– А вы не обижайтесь, Линн. Я с гэйнами работаю давно. Да, я не психолог. Но послушайте же мнение простого здравого человека, который всё-таки в курсе дела. Природа гэйна – странная штука. Я не против того, чтобы поднажать на них. Но сломанный человек долго работать не сможет. Если вообще будет.

– А не сломанный к вам и не пойдёт. Повторяю, вы не представляете механизмов психологической ломки, и не надо учить бабу рожать.

Пепельноволосый вздохнул.

– Ладно, делайте как считаете нужным. Ломайте, применяйте радикальную хирургию. Только прошу вас об одном – не списывайте так быстро. Можно ведь подержать какое-то время, не объедят они вас? Мне нужны ещё и эти двое. Парень – во всяком случае. Он, по-моему, почти готов. И вы обещали ещё показать мне девочку.

– Вы уверены, Гелан, что хотите? К ней применяют другую методику.

– Линн, вы считаете, что я не в курсе ваших методов? Или, может быть, что у меня нервы сдадут?

Кельму дали выспаться. Дали чаю и какой-то каши. Принесли даже свежую одежду – от него давно уже невыносимо воняло. Теперь, когда в голове прояснилось, на душе стало особенно плохо. Все страшные события последних недель – Лени, Вилна, пытки (ещё, как он понимал, умеренные, худшее ждало впереди), предательство Вена – всё спрессовалось в ком из раскалённого железа, который жёг и мучил его изнутри.

Если дорши ставили цель доказать ему, что он – полное дерьмо, все его убеждения и вера – фанатическое безумие, что он виноват во всём на свете, начиная с самого существования Дейтроса, и даже сам Дейтрос существовать не имеет права – если они ставили такую цель, то они её добились.

Нет такой вещи, которая оправдывала бы то, что пришлось перенести Лени.

И он был в этом виноват.

Может быть, горько усмехнулся Кельм, и правда – согласиться… как Вен. Интересно, получится ли у него создать хоть один образ… реальный, работающий образ? Неважно. Это уж их дело.

Он знал, что не согласится. Ему просто не хотелось делать этого. Как и вообще ничего – ему хотелось умереть, и как можно скорее. Он сел на пол, обхватил руками голову. Попробовал вспомнить молитвы. «Радуйся, Мария, благодати полная…» Господи, попросил он искренне, может, уже хватит? Хоть в ад, только – подальше отсюда… а что здесь такое, как не ад, и может ли где-то быть ещё хуже?

Дверь открылась. На пороге стоял охранник.

– На выход.

Их долго везли на вертолёте. Лени лежала на полу, вдоль прохода. На носилках. Смотрела на него. Временами закрывала глаза. Ничего там не осталось от прежней Лени, талантливой девочки, красивой – как статуэтка из серебра. Кельм смотрел на страшненькое существо с огромными глазами в тёмных проваленных глазницах, с клеевыми повязками на челюсти, на шее. Ей наложили повязки на раны. Самым страшным казалось то, что волосы Лени стали совершенно белыми и редкими. Роскошная тёмная грива исчезла, словно её сбрили, а в лысый неровный череп натыкали редких светлых кустиков. Кельм переводил взгляд на её руки. Тело было милосердно скрыто жёлтой пижамой, на ногах – тапки. Пальцы казались паучьими лапами, все косточки торчали наружу. Нескольких фаланг не было. Ногти – там, где они сохранились – совершенно синие. Кельму хотелось плакать, но он не знал, как это делается. Ничего он не чувствовал, кроме жалости и ужаса. Разговаривать им запрещали.

Вертолёт опустился. Смолк грохот пропеллера. Лени вынесли наружу, а за ней вывели Кельма.

Вдаль тянулся гигантский пустырь, на нём – нестерпимо воняющая свалка мусора и какие-то дощатые строения. Небо было затянуто тучами, и моросил мелкий дождь. Здесь было совершенно пусто, но едва взглянув на пейзаж, Кельм понял, куда их привезли, и содрогнулся от ужаса.

Он просил смерти – но не такой же…

Линн подошёл к нему.

– Ты понял, где мы? Да, это резервация. Но ты здесь временно. А вот твою подругу мы переводим, – он усмехнулся, – на постоянное место жительства. Впрочем, оно будет недолгим…

– У вас же запрещена смертная казнь, – вырвалось у Кельма.

– А кто сказал, что это казнь? Мы никого не казним. Но согласись, содержать врага Дарайи за казённый счёт всю жизнь мы не обязаны. Твоя подруга останется здесь. Всё зависит от того, как она сможет найти общий язык с местными жителями. Не сможет? Это её проблемы…

Интересно, многих ли они так «высылают», подумал Кельм. Это была ненужная мысль, скользящая по поверхности – просто там, дальше, был один сплошной ужас, и ему нельзя было дать прорваться.

– Единственное, ради чего я мог бы сделать исключение – это твоё согласие сотрудничать с нами. На прежних условиях. Мы содержим девушку в хороших условиях – ты работаешь с нами. Нет? То есть ты готов принести её в жертву идеалам? Похвально.

Линн отошёл. Кельм внезапно увидел, что рядом никого нет, только он – и Лени. И она смотрит на него.

Кельм встал на колени. Нагнулся к девушке.

– Лени… ты можешь говорить?

Едва заметное качание головой – нет. Ей перерезали голосовые связки.

– Лени, я… если ты скажешь «да», я соглашусь. Я… правда. Если хочешь, я соглашусь, и они не тронут тебя больше.

Его обожгло вдруг точно кипятком – он переваливает на неё ответственность. Но Лени уже качала головой – «нет».