Сильнее смерти - [66]

Кэйко низко поклонилась:

– Здравствуйте, госпожа. Я пришла из дальних краев. Я потеряла жилье, и мне необходимо найти работу. Не нужна ли вам служанка?

Женщина растерялась:

– Мы уезжаем. К тому же это решает жена господина, Мидори-сан.

– Могу я ее увидеть? – спокойно и твердо произнесла Кэйко.

Женщина молча удалилась, и вскоре появилась другая. Взглянув на жену Акиры, Кэйко сразу почувствовала, что ее будет трудно обмануть. Жена! Если он не брал других жен, значит, сильно дорожил этой, первой! В самом деле, на ее облике лежала печать благородства, вполне способного заменить изысканную красоту. Чувствовалось, что эта женщина много лет прожила счастливо и безмятежно. Наверное, она умела пленять душой даже больше, чем телесной красотой. Вне всякого сомнения, Акира не был равнодушен к ней.

Только в тот момент Кэйко поняла, что в ней до сих пор теплилась надежда на то, что Акира просто не смог приехать за нею, что ему помешали какие-то обстоятельства. Теперь она окончательно уверилась, что обманулась.

– Кого вы ищете? – спросила Мидори.

– Наверное, вас, госпожа. – Кэйко повторила свою просьбу.

– Служанки нам не нужны, – отвечала Мидори. – Мы уезжаем.

– Жаль. – Кэйко не спешила уходить. – А где хозяин этого дома?

– В отъезде.

– Когда он вернется?

– Зачем вам?

– Со мной пришел еще человек, мужчина, ему тоже нужна работа.

– Мне нечего вам сказать, – натянуто отвечала Мидори. – Я не знаю, когда вернется мой супруг.

Постояв еще немного, незнакомка повернулась и вышла в ворота. Странное предчувствие стрелою врезалось в сердце Мидори, и она с трудом перевела дыхание. Лицо незнакомки было усталым, осунувшимся, обветренным, – наверное, она и впрямь проделала долгий путь! – и в то же время выразительным. Влажная чернота ее глаз скрывала что-то опасное, а улыбка была неискренней, заученной, коварной. Чего она хотела на самом деле? Зачем пришла?

Когда незваная гостья ушла, Мидори бросилась в дом, к Масако:

– Что это за женщина?!

– Не знаю, госпожа. – Масако держалась натянуто и продолжала сосредоточенно перебирать какие-то вещи.

Что-то изменилось в ее отношении к Мидори, исчезло восхищение, восторженное преклонение: своим поступком Мидори уничтожила в душе Масако целый мир, прекрасный мир, который не менялся с юности.

Мидори не замечала переживаний Масако, она думала о другом.

– Эта женщина не похожа на служанку. – Мидори прикусила губу. – Она спрашивала о господине. Зачем? – И, чуть помедлив, заявила: – Мне кажется, господину грозит опасность. Я остаюсь.

– Но господин приказал нам уехать, – заметила Масако.

Мидори сжала кулачки, на ее лице вспыхнул багровый румянец. Если даже ее справедливый, неподкупный, всевидящий отец решил, что Акира не преступник, значит, дело в ней самой, в ее женской слабости, постыдной ревности, из-за которой она посмела донести на собственного мужа! Мидори догадывалась о том, что Акира знает правду. Как он истолковал ее поступок? Почему промолчал и не подал виду? Нарушив вековечные устои, она потеряла точку опоры, она словно стояла над обрывом, испуганная и растерянная, стояла, глядя туда, где исчезла ее прежняя жизнь и прежнее счастье.

Мидори медленно опустилась на пол. Она начала прозревать.

Что теперь делать? Покончить с собой? Женщина знала, что Акира не позволит, а пойти на такой шаг без разрешения мужа – значит переложить на его совесть груз своей души.

Она решительно произнесла:

– Забирай мою дочь с собою, Масако, и уезжай. Я остаюсь в Сэтцу.

Кэйко бесцельно брела по улице. Серые небеса были неприветливы и пусты, под ногами хлюпала грязь. Навстречу попадались самураи и простой люд – она ни на кого не обращала внимания. Признаться, Кэйко не верилось, что она снова в этих краях, и она удивлялась тому, что в ее душе нет никаких чувств.

Внезапно женщина подняла голову, и ее взгляд ожил: из-за поворота появился Кэйтаро. Он шел легким пружинистым шагом, его лицо было таким юным, не отмеченным печатью преданной совести и бесцельно прожитых лет!

Она радостно поспешила навстречу:

– Что, господин? Удалось ли вам наняться на службу?

Он кивнул. Женщина видела, что его терзают сомнения.

– Я хочу есть, и вы, наверное, тоже. Неподалеку есть чайный домик. Зайдем? – предложила Кэйко.

Они вошли в маленькое, тесное помещение. В этот час здесь никого не было. Кэйко прошла по циновкам из рисовой соломы, выбрала место и села. Юноша молчал, и она сама попросила хозяина принести похлебку и чай.

Кэйко вопросительно смотрела на Кэйтаро, и он произнес, сосредоточенно глядя в лакированную суповую миску, от которой поднимался пар:

– Меня приняли на службу.

– Это хорошо! – подхватила Кэйко, и тогда он добавил:

– Да, приняли, ни о чем не расспрашивая, они сказали, что им нужны воины: было много потерь… Мой отец говорил мне, что прежде было по-другому, к воинам не относились, как к шелухе, которую приносит и уносит ветер, каждый самурай был, точно звезда на небе, единственный в своем роде, незабываемый и яркий!

– Должно быть, ваш отец уже немолод? – спросила Кэйко.

Кэйтаро кивнул.

– У каждого времени свои законы, оно диктует нам, как жить, и с этим ничего не поделаешь, – сказала Кэйко.