Сильнее боли - [7]

Гале действительно казалось, что боль раздирала именно мозг и зарождалась тоже в его глубинах. Ведь это мысли – да, именно мысли – нажимали ту самую кнопочку, что отпускала пружину с закрепленным на той чертиком по имени боль. И на сей раз Галя поняла, какие именно мысли. Вопрос Кости о лете, о речке и лесе заставил ее на мгновение вспомнить о сегодняшнем сне. Туманном и зыбком, уже полустертом из памяти. Остались обрывки, но в этих неясных, нерезких картинках можно было разглядеть домик на берегу речки, за которой начинался лес.

Невольно вызвав из памяти этот домик снова, Галя зажмурилась, ожидая нового взрыва боли. Но голова лишь тупо ныла, что по сравнению с недавним приступом казалось просто блаженством. Зато Галя вдруг отчетливо поняла, что знает, где находится этот домик, хоть и не смогла вспомнить, когда она его видела наяву. Да и какая разница – когда? Главное, что этот дом, точнее – дача, как нельзя лучше подходила для ее с Костиком летнего отдыха. И Галя, направляясь уже к автобусной остановке, чтобы отправиться на работу, чуть было не свернула к вокзалу, чтобы сесть в электричку и поехать туда, где ждал ее домик из сна.

Она остановилась и раздраженно топнула. Знала, что надо спешить, но почему-то работа казалась ей сейчас вовсе не важной, даже ненужной, чуть ли не помехой по-настоящему значимому делу. Домик из серых шлакоблоков с шиферной крышей – вот что было единственно нужным, важным и правильным. Она должна, она просто обязана увидеть его сегодня, зайти внутрь. Впрочем, Галя знала и то, что может не торопиться. Не обязательно отправляться на заветную дачу прямо сейчас. А вот вечером, после работы – да, да, да! Бежать, мчаться, лететь!..

На работе она была непривычно рассеянной. Невпопад отвечала посетителям, дважды перевела звонок не тем, кому требовалось. Наконец, вместо затребованного кофе принесла начальнице чай.

– Галчонок, что с тобой сегодня? – Зоя Сергеевна приподняла и снова поставила на блюдечко чашку. – Заболела? Или… влюбилась? – Шутить начальница не умела, сама знала об этом, поэтому тут же, не дав Гале ответить, сказала: – На тебе лица нет, иди, может, домой? Сегодня ничего важного не будет.

– Но ведь еще рано! – почти выкрикнула Галя.

– Ну и что? Я тебя отпускаю.

– Да нет же… – Галя хотела сказать, что еще рано ехать на дачу, она ведь знает, что время еще не пришло, но вовремя спохватилась, поняла, что говорит совсем не то, что нужно. Разозлившись на себя за очередной «срыв с катушек», она почти с мазохистским наслаждением продолжила: – Я доработаю, Зоя Сергеевна, спасибо. Со мной все в порядке. Так, голова немножко… Пройдет.

Галя подхватила чашку с «неправильным» чаем и поспешила в приемную, где включила кофеварку и через пять минут подала начальнице то, что требовалось.

– Извините, Зоя Сергеевна, – сказала она, продолжая злиться на себя.

– Ничего-ничего, – рассеянно ответила начальница, уставившись в монитор. И вновь попыталась пошутить: – Весна же, я понимаю.

«Весна, весна, весна… – продолжало крутиться в голове, когда Галя вернулась в приемную и откинулась в кресле, прижав к вискам холодные ладони. – Весной наступают обострения у психов. Может, я и впрямь сошла с ума?»

Развить тему помешал телефонный звонок. Галя привычно посмотрела на маленький дисплейчик. Номер не определился. Такое случалось, если звонили с номеров, подключенных к старым АТС.

– Слушаю, – нейтрально-приветливо ответила Галя, отчеканив название конторы.

– Пыльева Галина? – Глухой бас с другого конца провода волной прокатился по Галиному телу сверху вниз, оттолкнулся от пола и вернулся к голове, пнув притаившуюся боль. Та не замедлила огрызнуться легким укусом.

– Да… – попыталась ответить Галя. Судорожно сглотнув, повторила: – Д-да. – И сама удивилась, услышав свой голос, затравленный, съежившийся, блеющий и неприятно заискивающий. Недавняя злость выпрыгнула изнутри и будто вырвала трубку из рук: – Да, я вас слушаю. С кем я говорю?

– Что ты делаешь сегодня вечером? – пробасили из трубки, проигнорировав Галин вопрос.

– Еду на… – непроизвольно начала Галя, но злость вновь перехватила инициативу: – Кто вы такой? Что вам надо?!

Голос, безликий, низкий, глухой, вновь прокатился вибрирующей волной до самых пяток:

– Ты никому не сказала?

– Что? Что я не сказала?! – прокричала Галя, но в трубке уже пищали гудки. А в голове еще слышалось затихающим эхом: «Ты никому не сказала?» И явственно вдруг почему-то вспомнилось вчерашнее отражение в зеркале.

Чтобы немного успокоиться, остановить нарастающую панику, Галя схватила со стола портрет улыбающегося Костика, прижала к груди, затем поднесла к губам и стала целовать, целовать, целовать… Она то ли просила у сына защиты, то ли, напротив, клялась защитить его от всех напастей и невзгод. То, что они где-то рядом, она уже чувствовала.

* * *

Галя мчалась на вокзал, забыв обо всем на свете. Даже о Костике вспомнила, лишь отойдя от кассы с билетом в руке. «Дикость, дикость! Я точно сошла с ума», – мысленно простонала Галя и схватила мобильник:

– Мама! Забери, пожалуйста, Костю из садика. Пусть он у вас побудет до вечера. Мне надо, очень-очень надо!.. Правда. Ну, мама, я потом расскажу. Приду вечером и все расскажу… Наверное, поздно. Мамуля, потом, хорошо? Я опаздываю. Целую. Пока!