Сильнее атома - [15]
2
Сеанс кончился, и они опять вышли в парк — оба возбужденные, раскрасневшиеся и более близкие друг другу после того, как просидели полтора часа рядом, рука в руке, точно обменявшиеся какими-то признаниями. В парке тем временем все чудесно изменилось: день склонялся к ночи, и воздух в закатных лучах приобрел мягкую прозрачность; зелень стала ярче, сочнее; запылали маленькими кострами настурции на клумбах, а речной песок на дорожках казался золотыми россыпями. За полтора часа, пока совершались эти превращения, повсюду прибавилось народу — аллеи зашумели, наполнились движением, говором, смехом. В чистом небе нежно затеплилась большая неоновая надпись, и хотя это было только «Мороженое», она мерцала на закате, как прекрасное созвездие. Словом, наступило то колдовство летнего ясного вечера, противиться которому Варя была не в состоянии. Ей стало неудержимо весело, будто в предчувствии чего-то никогда еще не бывавшего с ней. И незаметно для себя Варя позабыла о том, что сегодня она сама идеальная женщина. Перчатки, от которых было жарко рукам, давно уже лежали в сумочке, туда же отправился и шарфик. — А ничего… недурная все-таки вещь, — сказал Андрей о картине. — Я еще маленький видел ее несколько раз… Странное название: «Мы из Кронштадта!» Вам понравилось, Варя? — Да, конечно! — не задумываясь, ответила она. — Конечно! По правде сказать, она не слишком внимательно следила сегодня за горькой и славной судьбой героев этой старой картины. — Я ее тоже раньше смотрела… Тяжелая очень! И она вздохнула, но не от сожаления, а от сладкого чувства полноты и прелести жизни, охватившего ее. — Ну и что же, искусство не кондитерская, где продают одни пирожные, — сказал он. Варя льстиво рассмеялась, она готова была во всем согласиться с ним. Направившись к реке, они вступили, как в зеленый туннель, в каштановую аллею; ветви деревьев, перепутавшись, образовали здесь сплошную темноватую крышу. Навстречу, смеясь и толкаясь, прошли гурьбой ремесленники: девочки в черных беретах, отутюженных так, что походили на сковородки, и парни в сдвинутых на затылок фуражках. Степенно проследовали два молодых лейтенанта — чистенькие, в шитых золотом мундирах, с кортиками. Андрей отдал честь без особого почтения, офицеры ответили на приветствие. И, как по команде, с одинаковым интересом повернули головы к Варе — видимо, она была слишком уж шикарной для рядового солдата. Переглянувшись, Варя и Андрей засмеялись. «Для меня погоны и звания ничего не значат. Ты мне нравишься больше, хотя ты и не лейтенант», — говорил как будто Варин смех. На лодочной станции, на сырых, узких мостках, они постояли немного в очереди и получили белую с красной каймой шлюпку; «Сатурн»— было выведено той же краской на борту. Женщина в спадающих с босых ног калошах, в кумачовой косынке на седых волосах сказала, вручая Андрею весла: — Счастливого плавания! И они опять засмеялись. Варя — признательно: она учуяла в лодочнице симпатизирующую ей душу; Андрей — покраснев: в словах старой лодочницы был намек на большее, чем эти слова значили. На реке их сразу окутала приятная прохлада. Вода вокруг курилась, и легкий пар, нависая над нею, не поднимался выше; на косых волнах, побежавших от лодки, заколыхалась ярко-зеленая мозаика ряски, из которой, точно фарфоровые, торчали чашечки кувшинок. Андрей замахал веслами с такой энергией, что можно было подумать: он похитил свою девушку и теперь спешит увезти ее, укрыть, но, в сущности, он лишь прятал свое волнение. Выгребая, он далеко откидывался назад, грудь его выгибалась, он через силу улыбался. И Варя с любопытством посматривала на него, как бы спрашивая: «Куда мы опешим? Что же будет дальше?» Ей становилось все интереснее, все веселее и хотелось плыть так, и плыть возможно дольше, нигде не высаживаясь, и вместе с тем поскорее куда-нибудь причалить. Пар, отделявшийся от реки, быстро густел, стелясь над водой. За излучиной, там, где начинались заливные луга, туман, весь пронизанный розово-желтыми лучами, протянулся сплошной завесой от берега до берега. И в него погрузилось солнце, превратившееся в малиновый расплывчатый шар. Андрей, запыхавшись, высоким голосом запел песню из кинофильма, который они смотрели:
Он судорожно глотнул воздуха, выпрямился и с отчаянным выражением на своем взмокшем лице закончил:
Рывком подняв оба весла, блеснувшие мокрыми лопатками, он положил их вдоль бортов. — Ф-фу! Суши весла! — скомандовал Андрей сам себе. Завеса тумана, к которой они приблизились, поглотила теперь оба берега, закрыла горизонт, и уже не видно было, где кончается вода и начинается небо. Вернее, небо было везде — вверху, над ними и под ними, — мол очно-оранжевое, наполненное неярким, рассеянным светом. Два остывающих малиновых солнца, на которые можно было смотреть, не щуря глаз, плавали в этом небе — одно вверху, другое внизу; лодка, едва покачиваясь на ленивом течении, как бы повисла в пространстве между двумя одинаковыми светилами. И Варя, невольно сжавшись, обхватив руками колени, старалась не шевелиться, чтобы не опрокинуть их утлую скорлупку, нечаянно всплывшую в воздух. — Варя! А Варя! — позвал ее Андрей. — Что? — отозвалась она. — Варя! — Он тщетно силился выразить то, что происходило и с ними и вокруг них. — Мы как будто остались совсем одни. И ничего и никого больше нет! — Выдумщик вы! — Варя засмеялась. Она понимала, что его неудержимо к ней влечет. И ей было даже жалко Андрея и радостно от его тщетных попыток бороться с собой. — А вдруг… вдруг, когда туман рассеется, мы уже будем совсем в другом месте? Может быть, мы заблудились… — довольно бессвязно говорил он. — Вы бы хотели? — Только и знаете, что выдумываете, — сказала она. Он огляделся: нигде не было и просвета, даже оба солнца начали заметно угасать, бледнеть. А их кораблик с гордым названием «Сатурн» все качался на волнах тумана между водой и небом. Андрей, хватаясь за борта, переполз поближе к Варе. — Как красиво! Верно? — шепотом сказал он. — Вы не боитесь? — А чего? — сказала она. — Чего мне бояться?.. — Очень красиво! — пробормотал Андрей. — И необыкновенно… А вдруг в самом деле мы уже уплыли… далеко куда-нибудь… «Если он начнет сейчас целоваться, мы, конечно, перевернемся», — подумала Варя, но не отодвинулась от него. Неожиданно рядом послышался плеск, скрип уключин; Андрей быстро встал на ноги; лодка накренилась. Варя слабо ахнула, вцепившись в борт. — Ау! — крикнул Андрей, приложил щитком руку ко рту. — Ау! И из оранжевого облака, как эхо, донеслось: — Ау! — Ау! — громче крикнул Андрей. — Правей держите! — откликнулись из тумана. Потом слева вырисовался плоский силуэт лодки, в которой тоже сидели двое: мужчина и женщина. И сразу же эта встречная посудинка оказалась так близко, что Андрей прочитал на ее носу: «Марс». Он необычайно развеселился. — Эй, на Марсе! Эй, эй! — выкрикивал он. — Как у вас, все нормально? Каналы не высохли еще? — Спасибо! Как у вас? — долетел к нему женский певучий голос. — На Сатурне порядок: все кольца на месте! — забавляясь, прокричал Андрей. — Кланяйтесь Юпитеру! Не столкнитесь с Большой Медведицей! И встречная «планета» опять исчезла где-то в тумане мироздания. — А знаете… знаете, Варя, — сквозь смех сказал Андрей. — мы еще доживем с вами до межпланетных путешествий. Вы бы полетели в ракете? — Кто бы меня взял? — усомнилась Варя. — А вы бы полетели? — Даже не задумался бы… — Я бы тоже полетела, — сказала Варя, ей не хотелось уже отпускать Андрея одного. Он опять взялся за весла, и вскоре туман стал рассеиваться, редеть. Варя вглядывалась в открывавшиеся им берега так, будто и впрямь очутилась на какой-то новой планете. Солнце садилось за сосновым бором, подступавшим к песчаной отмели, и на воде далеко простиралась темно-синяя ночная тень; другая половина реки, еще освещенная, была похожа на поток расплавленного металла. Андрей направил лодку как раз на границу этой тени и света, и она то окуналась в прохладную синеву, то попадала в огненный ручей. — Ох, как я загорела за один день! — сказала Варя. — Вы только поглядите… Она протянула к нему руки, голые до локтей, — свои округлые руки с маленькими кистями, покрывшиеся от запястья до сгиба легким красноватым ожогом. Андрей вновь перестал грести, и лодку начало сносить к отмели. Но, казалось, они заранее условились именно здесь пристать и выйти на берег. И когда их «Сатурн» мягко ткнулся в дно, Андрей выпрыгнул на песок, а затем стал подтаскивать лодку повыше, чтобы Варе было удобнее выбраться; она не возразила ни словом. — Походим немножко… Чудесное место… — сказал он, глядя в сторону; лицо его горело. Варя окинула его беглым, внимательным, вопрошающим взглядом, отвернулась, машинально поправила волосы. — Я вся растрепалась, — сказала она рассеянно. «Чудесное место, чудесное место!..» — механически повторял он про себя. Они вошли в лес — она впереди, он сзади, — и теплый серый пахучий сумрак старого, нагревшегося за день бора сомкнулся вокруг них. Андрей видел перед собой ее небольшую плотную фигурку, ее статные ножки в красных туфельках, ступавшие по хвойной осыпи, поникшую голову. Он порывался окликнуть ее, остановить, но немота сковала его, в горле было сухо, и он безмолвно шагал, спотыкаясь о корни, торчавшие из земли. Варя не оборачивалась. «Что же он? — спрашивала себя она. — Хотя бы сказал что-нибудь… хорошее, что-нибудь, хотя бы объяснился…» В лесу огромном, не шевелившемся, царило глухое молчание, лишь их одинокие шаги и шуршали в жутковатой тишине. Не выдержав, Варя оглянулась, и ее поразило лицо Андрея, белевшее сзади, — мученическое, через силу улыбающееся, ставшее вдруг некрасивым. Сердце ее сжалось от любви и жалости: напряженность этого чувства, вызванного ею, этой мольбы точно обезволила ее. Варя почувствовала себя и старше Андрея и беспомощной перед ним; зажмурившись, она повернулась к нему всем телом, опустила, как в горе, руки. И он стал торопливо целовать ее в открытые губы, в щеки, больно сдавил ее плечи. Целуясь и хватаясь за руки, они, как будто борясь, сделали еще несколько неловких шагов. — Варя! — только и выговорил он. — Варя!.. Я… я люблю вас!.. Она села, почти повалилась на сухую хвою. И в мыслях у нее пронеслось: «Теперь уж он не поверит, что я порядочная… И пускай, пускай!..» — обреченно подумала она. И с силой сама обняла его юношески тонкую шею. Потом они, тесно обнявшись, сидели вдвоем в этом огромном, как собор, темном лесу; солнце погасло; редкие звезды игольчато мерцали на своей непомерной высоте сквозь мохнатые ветви. Тишина стояла такая, точно все вокруг прекратилось, перестало жить, и билось только два их сердца — два сердца!.. Варя робко, влюбленно вглядывалась в затененное лицо Андрея; она сняла теперь платье, чтобы не помялось, повесила на ветку; в сером сумраке блестели, как облитые, ее белые, теплые плечи. И Андрей напрасно старался найти в своем опустошенном мозгу какие-то необходимые слова. «Милая, милая, милая!..» — повторял он, потрясенный этой близостью, испуганный, блаженный. И они опять начинали целоваться…Когда они прибежали к своей лодке, наступила уже ночь, взошла луна, и песок на берегу был белым, меловым. В распоряжении у Андрея осталось меньше получаса, чтобы вернуться в казарму до отбоя — в срок, указанный в его увольнительной. И на всю длинную дорогу: сперва по реке, потом через парк, далее в двух автобусах с пересадкой — этого явно не хватало… — Что же тебе будет, Андрюша? — спрашивала Варя, помогая ему сталкивать «Сатурн» в воду. — Ой, как же это мы?! Он вспомнил, что на завтра у них в полку назначен строевой смотр, что приедет большое начальство, что начинается инспекторская проверка, и его точно оглушило. — Ничего, не волнуйся, — бормотал Андрей. — Ничего, ничего, обойдется! Он без толку суетился, подбегал к лодке с одного бока, с другого. Взявшись за весла, он даже запел:
