Сила убеждения - [34]

Утро должно было принести облегчение — но не принесло. Виктор проснулся окончательно, оглянулся и понял, что это не сон. Он здесь, запертый в клетке.

Казалось, он был к этому морально готов. Тогда, когда спокойно, размеренно, взвешивая каждое слово, объяснял Брайсу свои перспективы. А сейчас говорил сам с собой, потому что нужно было поговорить.

В камере не было ничего, чем можно было бы занять себя. Ни книг, ни бумаги, ни даже мыла. Чтобы отвлечься, Виктор оторвал кусок простыни, намочил его и начал методично оттирать со стены ругательную надпись, сообщающую о противоестественных связях безвестного прокурора. Может, речь шла и о нем самом, но сидевший до этого в камере не сообщил, кто именно отправил его сюда.

Виктору два раза успели принести еду, прежде чем он закончил очищать холодную, шершавую стену от чужой брани. Еще дважды он занимался.

Окна в камере не было, поэтому определить, который час, не получалось. В итоге, снова упав на кровать и проспав неизвестно сколько, Виктор проснулся, дрожа от холода. Ночь это была или ясное утро там, за стеной?

Снова мучила мигрень, тошнота и волны чужих эманаций, от которых никак не получалось избавиться. И было очень холодно. Простудиться, конечно, практически не грозило — сказывалась друидская кровь, но приятных ощущений не добавляло, а тонкое клетчатое одеяло совершенно не спасало от озноба.

Лорд Коннор в очередной раз впал в рефлексию, осмысливая, правильно ли он поступил или можно было все-таки не спешить и продумать операцию против Коди. Так же, как он сделал это с мэром де Гайосом. Можно было, но легко возвращаться в прошлое, чтобы все переиграть. Гораздо сложнее принять то, что физически это невозможно.

Появление библиотекаря с тележкой книг стало почти праздником в этом царстве депрессивной тоски.

— Ты здесь сдохнешь, Коннор, — с почти радостной интонацией сообщил скрюченный в три погибели альв, толкавший тележку.

Виктор посмотрел на него удивленными глазами. Он молча ткнул пальцем в книгу, которая ему приглянулась. С этой работой совсем не было времени на художественную литературу, почему бы не воспользоваться случаем? Альв помедлил, словно решая, давать заключенному чтиво, или обойдется? И все-таки милостиво протянул фолиант, после чего снова повторил:

— Ты. Здесь. Сдохнешь.

А затем ушел, так же толкая перед собой тележку.

Виктор погрузился в чтение и не заметил, как прошел день — или ночь, или целые сутки? Он закончил ровно к тому моменту, как библиотекарь снова появился. Книга скользнула в лоток.

— Коннор, слышишь меня? — осклабился альв. — Ты здесь и подохнешь! А знаешь, почему? Это кара! За грехи отцов! Твой отец упрятал меня сюда. Гнить здесь. Мне недолго осталось, ты же знаешь? Вдали от гор альвы долго не живут. Но ты сдохнешь. Раньше меня!

— На что спорим? — гулко отразился от стен спокойный голос Эдварда Коннора. — Я ведь могу сделать так, что ты пойдешь по дороге в небо первым.

Альв попытался нырнуть под свою тележку, но был пойман за шкирку, а затем припечатан к стене.

— Охрана! — заверещал библиотекарь.

— Нет их тут. Охранять некого. Выполняй свою работу и держи язык за зубами, урод. Пшел вон!

Придав ускорения и альву, и его тележке, старший Коннор обернулся к младшему.

— Ну здравствуй, сын.

— Здравствуй, — глухо ответил Виктор, задумываясь, как выглядит, замотанный в одеяло с ног до головы. — Как тебя сюда пропустили?

— Молча. Старых друзей не забывают. К тебе можно?

*****

— В вашем имперском бардаке есть свои преимущества, — Эдвард сидел на жутко неудобном камерном стуле. Виктор — на краю кровати. На железном столе стояли две кружки с чаем и шахматная доска. — В горах такого бы просто не допустили. А тут, видишь…

— Вижу. Ты думаешь, я решил, что мне тоже все сойдет с рук?

— Нет.

— Я сейчас понимаю, можно было действовать как-то более обдуманно. Аккуратно.

— Можно. Но ты сделал, что сделал. И это правильно. Я не осуждаю тебя. Кто-то должен был показать этому лому, что приемы еще есть. Ты здесь один?

— Да.

— Плохо. Обычно в этих камерах самое муторное — одиночество. Сидишь тут целыми днями и гоняешь мысли в голове.

— Плохо для тех, кто сожалеет и раскаивается. Я если и сожалею, то только об одном — не сделал этого раньше. Я не думаю об одной жизни, которую отнял. Я думаю о жизнях, которые я сохранил. Даже если за это меня ждет позорная смерть на эшафоте.

Эдвард потер лицо руками, пересел на кровать и обнял Виктора.

— С нашей профессией смерть может быть какой угодно. Ты знал, на что шел.

— Знал.

— Сложная у нас с тобой работа. Когда мы последний раз проводили время вместе, помнишь? Я нет. Мы даже партию в прошлый раз не доиграли.

— Три года назад.

— Доиграем? Времени предостаточно, я отгул взял.

— А мама?

— Мама завтра приедет, — Эдвард снова пересел на стул и начал расставлять фигуры. — Ты черными или белыми?

— Черными. Расскажи, что там сейчас в горах.

— У Лиманны дочка родилась.

— Поздравишь от меня?

— Ты поддаешься что ли? Шах.

*****

Охранник загремел ключами. Виктор с трудом разлепил глаза. Он спал. Нормально. После визита Эдварда ему принесли нормальное теплое одеяло и шерстяной свитер. Не по размеру, конечно, и к фасону можно было придраться. Но здесь и сейчас это было неважно.