Сила спокойствия - [41]

Жизнь трудна. Фортуна изменчива. Мы не можем позволить себе быть слабыми. Мы не можем позволить себе быть хрупкими. Мы должны укреплять тело как физический сосуд для души и тела, учитывая своенравие окружающего мира.

Вот почему сейчас мы перейдем к последней области спокойствия — телу и его месту в реальном мире. В реальной жизни.

Часть III. Тело

Все мы ваятели и живописцы, а материал наш — собственные плоть, и кровь, и кости.

Генри Торо

Сфера тела

Жизнь Уинстона Черчилля была продуктивной. Первый бой он увидел в двадцать один год, а вскоре написал о нем[97]. К двадцати шести его избрали на государственный пост, и он служил своей стране в течение следующих шести с половиной десятилетий. За жизнь он написал около десяти миллионов слов и более четырех десятков книг, нарисовал более пятисот картин и произнес примерно две тысячи триста речей. Он занимал должности министра обороны, первого лорда Адмиралтейства, канцлера казначейства и, разумеется, премьер-министра Великобритании, находясь на которой помог спасти мир от нацистов. В последние годы жизни он боролся с коммунистической угрозой.

«Сегодня век напористости, — писал молодой Черчилль матери, — и мы просто обязаны подталкивать других». Не исключено, что Черчилль был самым напористым человеком в истории. Его долгая жизнь протянулась от последней кавалерийской атаки Британской империи, которую он наблюдал молодым военным корреспондентом в 1898 году, до атомной эры, фактически до космической эры, причем он способствовал началу обеих.

В первый раз он попал в Новый Свет на пароходе (а на выступлении в Америке его представлял Марк Твен), в последний раз — на Боинге-707, летевшем со скоростью тысяча километров в час. Между этими путешествиями были две мировые войны, появление автомобиля, радио и рок-н-ролла; Черчилль прошел через бесчисленные испытания и триумфы.

Можно ли тут обнаружить спокойствие? Можно ли кого-нибудь, столь активного, совершавшего геркулесовы подвиги, выходившего из огромного количества распрей и стрессов, считать спокойным или умиротворенным?

Как ни странно, да.

Как писал Пол Джонсон, один из лучших биографов Черчилля, «баланс, который он поддерживал между отчаянным трудом и творческим оздоровительным отдыхом, полезно изучить любому человеку, занимающему высокий пост». Семнадцатилетний Джонсон встретился однажды с Черчиллем на улице (шел 1945 год) и спросил его: «Сэр, с чем вы связываете свой успех в жизни?» Политик незамедлительно ответил: «Экономия энергии. Никогда не стойте, если можно сидеть, и никогда не сидите, если можно лежать».

Черчилль сохранял энергию, но никогда не уклонялся от решения задач и не отказывался от испытаний. Несмотря на интенсивность работы и напористость, он никогда не выгорал и не давал потухнуть искре, которая делает жизнь сто́ящей того, чтобы ее прожить. (Джонсон говорил, что из жизни Черчилля, помимо усердного труда, следуют еще четыре урока: ставить высокие цели; не позволять удручать себя ошибкам или критике; не тратить энергию на озлобленность, двуличие и распри; оставлять место для радостей.) Даже во время войны Черчилль не терял чувства юмора, не переставал обращать внимания на прекрасное и никогда не выглядел циничным или поникшим.

Различные традиции предлагают свои рецепты хорошей жизни. Стоики призывали к решимости и железной воле. Эпикурейцы проповедовали расслабленность и простые радости. Христиане говорили о спасении и прославлении Господа. Французы — об отдельных радостях жизни. Самым счастливым и самим стойким из нас удается добавить в свою жизнь понемногу от всех этих подходов, и это, несомненно, верно и для Черчилля. Он был дисциплинированным и страстным. Он был солдатом. Он был книголюбом и книгочеем, верил в славу и честь. Был государственным деятелем, каменщиком и живописцем. Он шутил, что все мы черви, простейшие организмы, которые едят, испражняются и умирают, но ему нравилось считать себя светлячком[98].

Кроме впечатляющих умственных способностей и духовной силы, Черчилль был хозяином третьей и последней области спокойствия — физической. Неожиданно, если учесть его крупную фигуру.

Мало кто мог бы предполагать, что он выделится и здесь. Черчилль родился тщедушным и в юности жаловался: он «мучим таким слабым телом, что едва выносит усталость дня». И все же, как и Рузвельт до него, он взрастил в тщедушном теле неукротимую душу и решительный ум, которые преодолели физические ограничения. Это то равновесие, которого должен добиваться каждый, кто стремится к внутреннему умиротворению. Mens sana in corpore sano — в здоровом теле здоровый дух[99].

Молодой Черчилль любил письменное слово, но, в отличие от многих писателей, не зарывался в фолианты в пыльной библиотеке. Он действовал. Участвуя лично или хотя бы наблюдая за событиями трех войн, он сделал себе имя, ведя хронику деяний империи. Будучи военным корреспондентом в Южной Африке во время Англо-бурской войны, в 1899 году он попал в плен и едва уцелел.

В 1900 году двадцатишестилетнего Черчилля избрали на первую должность. В тридцать три, осознав, что величие в одиночку невозможно, он возложил ответственность за свое тело на другого человека — жену, Клементину Хозьер. Жена действовала на него успокаивающе и компенсировала многие не самые лучшие черты. Это был один из величайших браков того времени, отмеченный истинной любовью (Клементина называла мужа мопсом, Уинстон ее — кошкой). «Самым моим блестящим достижением, — говорил Черчилль, — было то, что я убедил эту девушку выйти за меня замуж. Конечно, для обычного человека было невозможным пройти через то, через что прошел я во время войны и мира, без преданной помощи той, кого в Англии мы называем своей лучшей половиной».