Сила слабых. Женщины в истории России (XI-XIX вв.) - [90]
Вот эта правдивость, особенно увлекательная для юной души, служила той высотой, которую хотелось и самой достичь в каждодневной жизни. Вероятно, этим объяснялись дерзкие выходки Маши, которые одобрял отец и горячо осуждала мать.
В петербургском доме тетки — Натальи Романовны Алимпьевой (урожденной Цебриковой), которая дружила с сестрой Пушкина Ольгой Павлищевой и была замужем за преподавателем российской словесности, часто бывали в гостях цензор А. В. Никитенко и Н. И. Греч, товарищи Алимпьева по университету. Как-то Маша увлеклась разговором со своей кузиной и не пошла в гостиную, куда уже звали гостей здороваться с Гречем. На уговоры явиться поскорее молодая бунтарка ответила, что не имеет желания идти на поклон к лакействующему писателю. О смерти Николая I Маша Цебрикова впервые узнала в доме тетки, когда все русское общество еще обманывали бюллетенями о состоянии здоровья царя. Бывавший в придворной среде Алимпьев сообщил родным, что император уже скончался.
Если впечатления от встречи с Назимовой сильно повлияли на душу Маши Цебриковой, то общение с дядей-декабристом коренным образом переменило круг ее понятий о мире, во многом изменило систему ценностей, отношение к «устоям», а это увело ее «на другой берег», как говорила потом о себе Цебрикова, вспоминая слова Герцена.
Декабрист Николай Цебриков очень рано внушил своей племяннице восхищение личностью и деятельностью издателя «Колокола». Он тайно передал в «Колокол» для публикации свои воспоминания о декабристах — «Анна Федоровна Рылеева» и «Воспоминания о Кронверкской куртине». Можно предположить, что его участие в «Колоколе» было шире. Так, до сих пор считается невыясненным, кто именно передал Герцену «Записки Н. И. Греча», где автор так много писал о декабристах. Впоследствии, когда они стали печататься в России в журнале «Русский вестник», вдова Греча была вынуждена сделать такое признание в предисловии к публикации: «В 1862 году один знакомый попросил у Николая Ивановича одолжить ему для прочтения записки о декабристах, в числе которых был близкий родственник этого знакомого. В скором времени знакомый возвратил рукопись, но вслед затем «Записки» без согласия и ведома Николая Ивановича появились в «Полярной звезде» 1862 года»[238].
Можно высказать предположение, что знакомый этот — «близкий родственник» Николая Романовича Цебрикова, женатый на его сестре,— А. П. Алимпьев[239]. Так что, возможно, рукопись Греча передал Герцену Цебриков.
Цебриковым было также написано и послано Герцену рассуждение о причинах поражения восстания с обвинением генералу Ермолову. По мнению бывшего офицера, «отличного фронтовика», как назвал Цебрикова Николай I, восстание декабристов могло бы победить, если бы ему на помощь пришел Ермолов с кавказской армией.
В отличие от многих сотоварищей по 14 декабря, годы ссылки не сделали его более терпимым к российским недостаткам. «Чин декабриста», как он называл свое положение, он носил с гордостью[240].
Машу Цебрикову потрясло, как дядя Николай встретил известие о падении Севастополя. От него девушка услышала изумившие ее невероятные слова. «Я рад, что нас побили, рад»,— говорил дядя, а у самого слезы горохом падали на седые усы. «Мы проснемся теперь, этот гром разбудит Россию. Мы пойдем вперед. Ты увидишь великие шаги». На недоумение племянницы, почему же он сам плачет, дядя отвечал: «Ну что ж такое? Ум с сердцем не в ладу. Это вошло в плоть и кровь. Жаль Севастополя, жаль крови, а это к лучшему. Глаза откроются».
«Верь в русский народ, не в одного мужика... Верь в русскую мысль, из-под каменных плит пробилась она, и ее цепкие корни раздробят плиты».
Впоследствии Мария Константиновна взяла имя дяди как псевдоним и многие свои статьи и рассказы подписывала фамилией «Николаева» или инициалами «Н. Р.» (Николай Романович).
Николай Цебриков был едва ли не единственным из декабристов, кто сблизился со студенческой молодежью, искал ее понимания, стремился, чтобы молодое поколение приняло идеалы героев 1825 года. Сохранились «Воспоминания старого студента 1858—1861 гг.» В. М. Сорокина о том, как студенты «рвали» Цебрикова из кружка в кружок, как ухаживали за «мучеником», «с увлечением слушали и учились мыслить и работать ради блага общественного»[241].
Скоро влияние дяди-декабриста на племянницу стало настолько явным, что вызвало недовольство остальных родных. Машу упрекали, что она то «как собачка бегала» за Назимовой, теперь вот дяде смотрит в рот. Однако родные поняли и другое: при Маше нельзя говорить все, что вздумается: дядя контр-адмирал «остерегался говорить при мне, опасаясь, что я передам дяде-декабристу Николаю Романовичу Цебрикову и рассказанное попадет в «Колокол»[242]. Он был, видимо, постоянным информатором Герцена.
Маша Цебрикова вместе с дядей ходила в студенческие кружки, давала уроки в воскресных школах, которые стали популярны в эти годы. Но вместе с тем понимала, что преподавание это не та захватывающая целиком душу работа, которой она жаждала. Ей хотелось великого, забирающего всю жизнь дела. Душа ее рвалась.
